Голгофа - 106

 Прошла неделя моего пребывания в детприёмнике, и я стал своим. Обычно утро начиналось с ожидания завтрака. Дети толпились возле запертых дверей в столовую. Члены «враждующих» шаек, подзуживаемые своими предводителями, расчищали с переменным успехом для них проход к заветным дверям. Драки не было, происходила беззвучная толкотня – кто кого вытеснит от дверей. Распахивалась дверь и, не обращая внимания на заведующую, бившую черпаком по головам наиболее напористых ребят, орава голодных детей врывалась в столовую, рассаживалась за столами и принималась стучать пустыми алюминиевыми мисками по столешницам. Шум мгновенно прекращался, когда помощницы заведующей в столовую вкатывали тележку с бачками каши. Одна из женщин, черпаком шлёпая в миски, сгусток перловой каши, успевала заодно награждать подзатыльниками наглецов, пытавшихся заполучить вторую порцию. Другая женщина раздавала пайки хлеба, доставая их из мешка. Чай, мутную не сладкую, но тёплую жидкость пили кто сколько хотел, черпая её опустевшими мисками из бачка. После завтрака дверь в столовую запиралась с внутренней стороны. Но многие дети, так и не утолившие голод, толпились возле дверей и по очереди через замочную скважину нюхали запахи, долетавшие с кухни: пахло жареным картофелем, слышался разговор и смех заведующей и её помощниц. День ото дня росло наше недовольство порядками в детприёмнике и как следствие у всех крепло желание ворваться на кухню и наесться вдоволь, а потом сбежать из детприёмника. Мишка и Чинарик вели бесконечные разговоры о побеге, подговаривали детей взбунтоваться, но никто не знал, как вырваться на свободу. А я-то, знал каким путём можно сбежать из детприёмника: стоило лишь взломать дверь, открывающую проход из коридора в кабинет заведующей, а из него, через другую дверь из кабинета есть выход на улицу – и вот она свобода! Своим планом побега я поделился с Корлябкой, а тот – с Мишкой. Таким образом, план побега созрел.
 После ужина, когда заведующая покинула детприёмник, её помощницы, отягощённые сумками, сторонясь детей, направились к двери, ведущей во двор. Не суждено было им унести сумки домой: орава детей, поощряемая Мишкой и Чинариком, вырвала из рук женщин сумки и вытолкала напуганных до истерики воровок во двор. Дети вмиг опустошили сумки: хлеб поделили и съели, растительное масло пили по очереди из горлышка бутылок, а горох и перловую крупу, словно мышки, грызли малыши. Ребята посильнее лавками, как тараном выбили двери кабинета заведующей – и ватага самых отчаянных детей, оказалась на свободе. Разумеется, с ними сбежал и я. На улице было холодно. Ветер пронизывал на нас одежду, и даже быстрый бег не согревал, так что, спасаясь от холода, мы вскоре оказались на вокзале станции «Камышлов». Что тут началось! Пассажиры, вцепившись в свои узлы, настороженно смотрели на нас. А мы рыскали по тесному залу ожидания в поисках чего-нибудь съедобного. Заметили у мужчины туго набитый чем-то мешок и решили – вот она еда! Распотрошили у обалдевшего от такой наглости мужика мешок. Увы! В мешке была – одежда, да и то женская, а она нам была не к чему. Кто-то из пассажиров догадался сообщить милиционерам о нашествии беспризорников. Послышались трели милицейских свистков и четыре блюстителя порядка, широко раскинутыми руками, образовали непроницаемую сеть и, подшучивая над нашими попытками вырваться из неё, оттеснили нас в дежурку.
- Ну, братцы-кролики, кто вы и откуда и далёко ли глядя на зиму путь держите? – спрашивал нас, очевидно, главный из милиционеров.
Лгали мы, кто во что горазд. Милиционеры слушали нас и посмеивались. Неожиданно выяснилась истина, когда знакомый мне милиционер по первой с ним встрече, улыбаясь, произнёс:
- Сашка, - обратился он ко мне,- ты же должен быть в детприёмнике!? – и потом, обращаясь к старшему милиционеру пояснил. – Этого сорванца, - указал на меня, - мы недавно отправили в детприёмник. Наверное, эта команда из одного места: драпанули ребята на волю.
- А, ну, братцы-кролики, признавайтесь, чего натворили!? – приказал нам старший милиционер.
Мои новые приятели притихли и молчали и тогда я, решив взять на себя всю вину за побег, изображая в лицах события в детприёмнике, подробно рассказал, что явилось причиной нашего побега. Мой рассказ дополняли подробностями осмелевшие беглецы. В дежурке стоял детский крик и некоторые ребята плакали, подтверждая мой рассказ о воровстве продуктов заведующей и её помощницами, о побоях и о холоде в помещении, и о том, что на прогулку во двор не выпускают – живём как в тюрьме. Наш рассказ о порядках, царивших в детприёмнике, стёр улыбки с лиц милиционеров. Старший милиционер поручил подчинённым чем-нибудь нас накормить и ушёл.
Съев хлеб, как я понимаю сегодня, припасённый милиционерами для себя, привалившись, друг к другу, мы дремали на лавке, и не заметили, как уснули. Проснулись от того, что нас тормошили: оказывается, был уже день. Отворилась дверь – вошёл старший милиционер.
- Ну, братцы-кролики, и натворили вы дел! Вообще-то, как на это посмотреть. Во всяком случае, как мы поняли, у вас другого выхода просто не было: сидели в клетке у злой наседки. Так что вперёд и с песнями домой – в детприёмник.
 На наших лицах было, очевидно, такое выражение страха, что милиционеры принялись нас успокаивать:
- Братцы-кролики, спокойно! Всё будет в норме!
Вместе с милиционерами вскоре мы оказались во дворе детприёмника.

 Наверное, время, в котором мы тогда жили, было особенным: события развивались и давали результат в сжатое до предела время, так что нам пришлось удивляться переменам, случившимся за наше отсутствие в детприёмнике.

 Из печных труб здания детприёмника шёл дым: топились печи во всех помещениях. Нас с восторгом встретили наши друзья, и, лишь увидев и поняв, какие перемены произошли, мы осознали, что не зря устроили побег. В здании было тепло. В спальне на кроватях лежали подушки и одеяла, а главное, встретил нас новый заведующий – мужчина в офицерской форме и два повара – молодые женщины. В столовой ждал завтрак. После завтрака заведующий, собрал нас в игровом зале и долго объяснял, что мы будущие граждане страны и что о подрастающем поколении лично заботится товарищ Иосиф Виссарионович Сталин и поэтому мы должны быть послушными и терпеливо ждать отправки в детские дома. Заведующий заявил, что никаких безобразий ни со стороны обслуги, ни с нашей стороны он не потерпит. А тех сволочей, бывшую заведующую и её помощниц, отправят на лет пять в места, где «Макар и телят не пас» – уж там-то они ума наберутся. Перед обедом нас отвели в городскую баню, где всех остригли наголо. Мы мылись в тазиках, сколько хотели и никто нас не торопил. В раздевалке не оказалось нашей одежды: её сожгли. Одетые в коричневые бумазейные брюки и рубашки, в новых ботинках, правда не по размеру ноги, и не на босую ногу, в шапках - ушанках и новеньких телогрейках мы возвратились в детприёмник. 
 Утром, выспавшиеся в тёплой спальне, побежали было, как привыкли в столовую, но на подходе нас ожидала «большая неприятность»: нас отвели к умывальникам, о существовании которых мы просто не знали. Умылись и даже вытерлись вафельными полотенцами, одним на двоих. После завтрака нам разрешили погулять до обеда. К нашему удивлению ворота на улицу были открыты, и мы дружно покинула территорию детприёмника. Странно было гулять по Камышлову: никто не шарахался от нас, да и мы никого не трогали, и не было желания украсть что-нибудь, тем более сбежать из детприёмника. Впервые мы были и сыты и тепло одеты, так чего же было ещё желать, понимая, что скоро начнутся зимние холода. К обеду мы вернулись, как говорится, в полном составе.
 В коллективе беспризорников в отношениях друг к другу произошли перемены – стали дружнее и ни кто не обижал слабых. Члены шаек перестали подчиняться своим главарям. Мишка и Чинарик остались вне коллектива детей, сторонились всех и, обнявшись с таинственным видом, ходили по детприёмнику всем своим видом, обещая нам «бяку».
В один из дней заведующий собрал нас в игровом зале и сообщил, что с этого дня мы будем под присмотром педагога, он будет рассказывать нам разные интересные истории, учить грамоте и даже водить на прогулки по Камышлову. Прошёл час, другой, но никакого педагога не было и только после обеда, когда часть ребят «резалась» в карты, другая – играла в чехарду и кучу малу, в зал вошла старушка. Она, не замечаемая будто бы нами, хотя мы исподтишка с интересом рассматривали её, какое-то время наблюдала за нами, потом уселась на табурет возле печки, раскрыла на коленях книгу и ни к кому не обращаясь, произнесла:
- Сейчас я вслух буду читать сказания Бажова, начну с «Серебреного копытца».
 Конечно, нам сорванцам необходимо было показать, что для нас какие-то сказания совсем не интересны, и мы продолжали заниматься играми. Постепенно шум в зале стих – и вот уже возле старушки на полу сидели почти все дети и зачаровано слушали чтение. Она будто не читала, а просто рассказывала о чудесах, творимых добрым Серебряным копытцем, и лишь Мишка с Чинариком стояли в сторонке, не решаясь присоединиться к нам. А когда старушка затеяла игру в «Репку», расставив детей по ролям, и Мишке досталась роль репы, а Чинарику роль деда, а все остальные, сменяя друг друга, становились то бабками, то внучками, то жучками, а малышам доставалась роль кошки и мышки, нашему восторгу не было предела. До ужина старушка занималась с нами – читала нам то сказки о добрых волшебниках, а то просто рассказывала смешные истории. Мы самым настоящим образом влюбились в педагога и стали звать её бабушкой.
В детприёмнике жить стало интересно. Засыпая после дня заполненного весёлыми играми, чтением сказок, мы были совершенно счастливы.
 Наш педагог заметила, что мы поголовно, что бы ни делали, чесались, и что многие расчесали себе шеи до крови – и в детприёмнике появились врач и санитары: у всех детей обнаружили чесотку. «Экзекуция», то есть лечение началось на следующий день. Утром нам приказали вынести из спальни на улицу постель, включая подушки, одеяла и матрацы. Санитары полдня выколачивали палками из наших постелей пыль и каких-то злодеев, которых при всём нашем старании мы разглядеть так и не смогли. Перед обедом каждого «продезинфицировали». Процедура была не из приятных: обнажённым ставили в тазик, с головы до пяток протирали ватными тампонами, смоченными в растворе соляной кислоты; тело щипало, хотелось вырваться их рук санитаров, но куда там! Окрик, а то и подзатыльник оставляли любого из нас в тазике. Всех детей подвергли такой обработке и ещё пахнувших кислотой усадили за обед. К вечеру почти никто не чесался, а раздевшись перед сном, мы с интересом рассматривали свою кожу, на которой проявились причудливые рисунки. Перед повторной процедурой обработки на вопрос: «Что это за рисунки?», один из санитаров объяснил нам, что это следы, прогрызенные в коже чесоточными клещами, которыми мы были заражены.