Голгофа - 104

 6
 Наступил месяц сентябрь. Я пошёл учиться в четвёртый класс в ту же «зонную школу», которая, по мнению моих родителей, как раз и годилась для меня. Учёба меня совершенно не интересовала: в голове вертелась лишь одна мысль, как и когда, сбежать из дома. Естественно, успехами на ниве просвещения я не блистал и, разумеется, по всем предметам нахватал двоек, даже по любимой арифметике. Учительница сообщила отцу о моих «успехах». Дома состоялся «серьёзный» скоротечный разговор - я был так избит, что в школу идти было стыдно: под глазами синяки и было больно сидеть, и я решил - всё хватит, сегодня убегу из дома. На трамвае доехал до городского рынка. На барахолке продал учебники вместе с портфелем. Безуспешно пытался продать, сняв с себя изрядно поношенную куртку, сшитую из серого солдатского сукна.
Пересчитал вырученные деньги – их, помнится, было что-то около десяти рублей. По детскому разумению мне казалось, что на первое время этих денег будет достаточно. Уж хлеба, думал я, во всяком случае, куплю, совершенно забыв, что хлеб можно было купить, имея хлебные карточки, а вот их-то у меня и не было. Так что, потолкавшись на рынке, купил на всю сумму полтора десятка пирожков с начинкой из картофеля, рассовал их по карманам и вскоре оказался в толпе пассажиров на вокзале. Стоял перед расписанием движения поездов и в длинном списке отыскивал тот, который отвёз бы меня на Алтай к старшему брату Аркадию. Я был уверен, что с братом мне будет жить хорошо: он уж точно не обидит меня и возьмёт в свою «экспедицию». В моём представлении «экспедиция» была нечто такое, в которой взрослые люди только и делали, что плавали на лодках по рекам, охотились на диких зверей и в горных реках мыли золото. А брат мой крутит ручки своего радио и когда ему это занятие надоедало, брал ружьё и уходил пострелять уток.
Устав рассматривать расписание, сел на лавку в зале ожидания, потихоньку ел пирожки и очнулся от своих мыслей, когда меня окружила компания ребят и первое, что они сделали, так это съели мои пирожки – и мы подружились. На мой вопрос: «А какой поезд идёт на Алтай?», - один из мальчишек указал на пассажирский поезд, который в это время осаждали люди, обвешанные узлами и мешками. В зале ожидания появился милиционер. Заложив руки за спину, он приближался к нашей компании. В мгновении ока мои новые друзья растворились в толпе пассажиров. Я сидел, зажмурившись, не поднимая головы. Не видел и не хотел видеть милиционера по опыту, зная, что лучше с ними не встречаться. Слышал шаги милиционера и позвякивание шпор на его сапогах. Шаги стихли возле меня. Я подумал: «Ушёл» и открыл глаза – милиционер своей фигурой, затянутой в мундир, с фуражкой, окантованной красной лентой, придерживая на боку левой рукой шашку, навис надо мной:
- Ты что тут делаешь?
- Жду маму,- нашёлся я,- она билеты покупает.
- А почему это возле тебя беспризорники крутились? Обидели тебя?
- Нет, не обидели. Они есть хотели – я им пирожки отдал, - и в подтверждение своих слов, вытащил последний пирожок из кармана. – Хотите?
 Милиционер отрицательно мотнул головой и отошёл от меня.
 «Надо драпать, пока не сцапали!», - подумал я и проскользнул мимо контролёра из пассажирского зала на перрон к поезду.
 Меня постигла неудача: бегал вдоль состава, и в какой бы вагон не пытался забраться – проводники не пускали. Гудок паровоза известил об отправлении поезда. Пробуксовав колёсами по рельсам, пуская пар, паровоз, наконец, сдернул с места состав, лязгнули буфера, вагоны покатились мимо меня. В отчаянии, ухватившись за поручень, вскочил на подножку вагона. Поезд набирал скорость. Сидел на ступеньке и смотрел, как отстаёт от меня вокзал. Поезд прогромыхал по железнодорожному мосту через реку Обь. Под мостом по реке буксир тащил несколько барж. Справа от моста виднелось Кривощёково. По моему убеждению, тоже часть города Новосибирска. Вечерело. Стало холодать. Я замёрз. Сообразил, если буду сидеть на ступеньке неподвижно, то окончательно замёрзну и свалюсь с подножки. Крепко держась за поручень, стал прыгать со ступеньку на ступеньку - понемногу согрелся. Осмотревшись, подумал, что если встать на буфер и, держась за скобы на торце вагона, то можно будет перебраться на переходную площадку между вагонами.
 Сидел на металлическом листе переходной площадки, прижавшись спиной к запертой двери тамбура вагона. Стемнело. Поезд громыхал по стыкам рельс, и в такт стуку колёс громыхала и скрежетала железом переходная площадка, на которой я замерзал. Тело сковал холод. Из последних сил я ногами и руками стал колотить в дверь тамбура, но никто меня не слышал. Сжавшись в комочек, постепенно стал впадать в странное состояние. Не чувствовал холода, не слышал лязга переходной площадки. Вскоре перестал ощущать тело. Казалось, будто я существую вне его и смотрю на него со стороны и понимаю, что оно замёрзло.
 Как переместился в котельную, отапливающую вагон, не помнил. Сидел на мешке угля, прижавшись к горячему боку печурки. Было темно, и лишь всполохи пламени в поддувале топки котла неровным светом проявляли из темноты мужчину, сидящего на мешке с углём и курившего махорку.
- Очнулся? – спросил он меня. Я молчал, пытаясь всё же сообразить, каким чудом переместился с переходной площадки в тепло котельной вагона. Мужчина, заметив моё замешательство, рассказал, как всё произошло. Оказывается, перед тем как лечь отдохнуть проводница проверяла, заперты ли все двери в вагон и обнаружила меня замерзающего на переходной площадке и принесла в котельную.
- Откуда ты? – расспрашивал меня мужчина, - далёко ли путь держишь?
Почему-то я доверился ему и рассказал, что со мной произошло. Мужчина сомневался в правдивости моих слов, но когда увидел на запястьях моих рук не совсем зажившие рубцы, поверил.
- Дела, однако! Есть хочешь? – и, не дожидаясь ответа, протянул мне кусок хлеба. – Подкрепись!
 Проснулся от того, что трясли меня за шиворот. Мужчины в котельной не было. Будила проводница.
- Ты похож на чертёнка – весь в саже! В вагоне пассажиры тебя испугаются. Ополоснись – в углу ведро с водой, - приказала она мне.
Пассажиры смотрели на меня с сочувствием. Очевидно, им известна была моя история. Я слышал реплики в свой адрес:
- Вот злодеи родители – довели мальчишку почти до гибели! - заметил кто-то.
– Воровать родительское добро не надо было, - басил мужской голос.
- Прах всё это добро и не нам судить ни его, ни его родителей. У каждого своя судьба, - сердитый женский голос поставил точку в разговорах.
Я сидел у вагонного окна и рассматривал проплывавшие за окнами полустанки, старался не смотреть на пассажиров, многие из которых завтракали. С трудом прочитал полустёртое название одного из полустанков - «Ощепково». Голод довёл меня до спазм в желудке, и я закашлялся. Пассажиры, поняв, что я страдаю от голода, накормили меня.

 В послевоенные годы города страны были заполнены бездомными детьми, по разным причинам, оставшиеся без родителей. Многие из таких детей мигрировали на поездах, в зависимости от сезона, то с севера на юг, то наоборот. Конечно, власть всеми силами старались помочь этим детям обрести кров: по всей России в прижелезнодорожных городках и городах были организованы, так называемые, детприёмники, в которые и собирали беспризорников. Кроме того, по всей стране были открыты детские дома, в которые и направлялись будущие строители социализма: после губительной Отечественной войны народонаселение станы существенно сократилось, так что забота о следующем поколении была одной из главнейших задач государства.