Голгофа - 93

 20
 За неделю до отъезда на Смоленщину бабушка уложила свои вещи в два чемодана и выставила их в коридор квартиры поближе к двери. Вплоть до самого отъезда с утра и до вечера бабушка вела разговоры о том, как она по приезде в Новодугино наладит жизнь сына Коли, и как будет служить в церкви. Мама чтобы отвлечь бабушку от этих разговоров рассказала ей о полученной в дни болезни Арика помощи от местного священника. Разумеется, бабушка загорелась желанием посмотреть на этого священника и в субботу мама с бабушкой, прихватив меня с собой для укрощения моей натуры, отправились в церковь. Отстояли литургию, бабушка исповедовалась и причастилась. Священник, наверное, давно заприметил маму и по окончании службы пригласил нас в свой дом.
На столе сопел самовар. Во главе стола под образами сидел священник, и, прихлёбывая чай из блюдечка, расспрашивал маму об её житье-бытье и при этом нет-нет да посматривал на бабушку, собирая на лбу морщинки в гармошку, пытаясь что-то вспомнить, и, наконец, не дослушав мамин рассказ, обратился к бабушке:
- Вы, если я не ошибаюсь, Наденька, - поправился, – Надежда Харитоновна? Жена Александра Карповича?
Бабушка поперхнулась чаем:
- Откуда вы меня знаете!?
И мы услышали рассказ батюшки о его прошлой, дореволюционной жизни, о событиях, приведших к знакомству с родителями Александра Карповича, и о годах его жизни после революции в Польше и в России.
- Служил я в те годы, когда познакомился с отцом Александра, Карпом Гриневичем в костёле Святой Анны в Вильне, - начал своё повествование батюшка. – На исповеди Карп признался, что на душе у него великий грех. Отпустил я грех Карпу, да как было не отпустить: искренне каялся Карп, переживал своё отступничество от сына. Время в ту пору было сложное: среди шляхты ширилось движение за отделение Польши от России. Люду ещё памятно было восстание Костюшки. Александр, сын Карпа, был студентом Петербургского института путей сообщения и, разумеется, как патриот, жаждал освобождения Польши от Российских пут и примкнул к кружку Народовольцев, которые считали, что свободу Польше принесёт убийство царя. В 1879 году Александр принял участие в подготовке крушения поезда, на котором должен был ехать царь. Господь отвёл карающий меч от царя и обрушил его на участников покушения. Александру, не прямому участнику покушения, выпало более мягкое наказание, чем остальным: лишили дворянства, дабы не позорил фамилию древнего рода и нарекли его по подпольной кличке Садовым, определили ему за его неразумность - каторгу, и по этапу ушёл он в Нарым. Карп Гриневич подал царю прошение о снисхождении к заблудшему сыну. Чиновник, принимавший прошение дал понять, что положительный исход возможен, если он, отец преступника отречётся от своего сына. Вот и взял Карп грех на душу – отрёкся от сына. Не нам судить Карпа, Господь ему судья! - перекрестился священник, отпил глоток чая и продолжил свой рассказ. - Пока Александр дожидался на каторге царской милости, срок его наказания истёк, вернулся он на родину зрелым мужчиной. Устроился работать в мастерских Привиленской железной дороги. Присмотрел в жёны девицу возрастом гораздо моложе себя. Карп и слышать не желал о женитьбе сына на дочке дьякона православной церкви. Однако, узнав, что она из рода Короткевичей и увидев невесту, дрогнуло сердце старого шляхтича: не смог устоять перед красотой и юностью и взял на себя Карп труды по женитьбе сына и устройству будущего благополучия молодой семьи. Лет-то вам, Надежда Харитоновна, в ту пору было, как помнится, неполных пятнадцать. Так что речи о венчании и быть не могло, а вот помолвлены вы с Александром Карповичем были. Для того чтобы вы, Наденька, получили образование благородной девицы, будущий тесть определил вас на два года в Варшавский пансион. По завершении учения я вас с Александром Карповичем и обвенчал. Так-то, Наденька, - священник замолчал, обдумывая, что ещё стоит напомнить гостям из истории их семьи и, перебрав в своей памяти события прошлой жизни, заговорил:
- Карп одарил сына ко дню венчания усадьбой с клином земли, если помните, - обратился он к бабушке, - усадьба располагалась недалеко от станции Лыщицы Привиленской железной дороги. Да и выхлопотал Александру место механика водокачки на той же станции с обязанностью заправки паровозов водой, - священник, наверное, решившись рассказать о самом главном, чего не могли знать ни мама, ни бабушка, отхлёбывая чай из блюдечка, посматривая на нас, наконец, заговорил:
- При последнем причастии, Карп Гриневич просил по его смерти исполнить поручение – передать наперсный крест сыну Александру. Тот самый, что ты София принесла ко мне и решилась расстаться с ним. На словах сказать, что сей крест надобно беречь, как зеница око бережёт и передавать его из поколения в поколение лучшим сынам или дочерям рода. И не дай Господи, утратить его - пресечётся древний род Гриневичей.
 Мама сидела, словно оглушённая от услышанного, а бабушка только теперь поняла, почему Александр Карпович, муж её, перед смертью просил беречь крест, но умер, так и не сказав главного, и благодарила Бога за то, что крест сохранился в семье дочери. Дождавшись, пока мама с бабушкой пришли в себя, священник заговорил:
- Вы, наверное, хотите узнать, как я поляк оказался в России да ещё в Сибири! Извольте, расскажу. В возрасте я уже был, когда мне выпало по воле Святой девы Марии служить в Москве в костёле Святого Людовика. Всё бы хорошо, да вот незадача: в 1933 году чекисты «сделали» меня польским шпионом. Возможно из-за моего возраста, а может потому, что за мной так и не нашли никаких грехов, но на всякий случай сослали на вечное поселение в Сибирь в места, где о католической вере и слыхом не слыхивали. Поразмыслил я и решил, что Святой деве Марии и Христу можно служить и в православном храме - с той поры я и есть священник православной церкви. Храм в коем я ныне служу Господу, отстроен был во время войны: дошло до разума правителя главного, что Господь утешитель и охранитель народов России. Вот, так-то, дорогие мои! Рад был увидеть и тебя, Наденька, и семя Александра Карповича – дочь твою Софию, и, как понимаю, поросль новую, - священник посмотрел на меня, - слава тебе Господи! Тяжко мне доживать свой век на чужбине, возраст мой велик – за девяносто лет от рождения, но так видно угодно Святой деве Марии и Господу, и я благодарю их за подарок: вспомнил прошлую жизнь в кругу дорогих моему сердцу людей.
Мы распрощались со священником. По дороге домой, и дома до поздней ночи мама с бабушкой никак не могли успокоиться после столь необыкновенной встречи. Мама, наконец, легла спать, а бабушка ещё долго молилась. Когда я утром проснулся, бабушка всё ещё стояла на коленях перед иконой, и лицо её было в слёзах.