Голгофа - 89

 17
 И вот мы живём в Новосибирске в заводском посёлке завода п./я. 136. Дома тоскливо: на улицу не выйдешь – мороз за сорок градусов, ветер валит с ног. Утром, просыпаясь, вслушиваемся в сообщение о погоде по местному радио. Сегодня мороз опять за сорок - придётся сидеть дома.
 Мама ждёт направления на работу и «пасёт» нас с сестрой: заставляет читать книжки и играть с младшим братом. Бабушка занята нехитрым хозяйством: ублажает корову – несколько раз в день носит ей в стайку тёплое пойло и день за днём утепляет стены стайки навозом, так что недели через две стены сарая были обложены навозом – продукцией коровы, благо, что из совхоза перевезли всё наше сено. Из-за холодов удои у коровы сошли почти на нет, но и того молока, которое выдаивала бабушка из обвисшего вымени коровы нам было достаточно. Курица в тепле чувствовала себя превосходно: напоминала о своём существовании, оглушительно кудахча над снесённым яйцом и, помечая помётом кухонный пол. Бабушка упросила отца сделать для курицы клетку, и куриное безобразие закончилось. Полина нянчилась с младшим братом Сашей. Очень редко навещал нас старший брат Аркадий. Но уж если он приходил, то был настоящий праздник. Мама с бабушкой жарили драники и мы с сестрой считали, сколько штук брат съёст, и всегда сбивались со счёта, а вскоре и считать было нечего - тазик с драниками пустел, а брат засыпал на кровати, укрывшись долгополой шинелью.
 Если честно признаться, то мы с сестрой радовались переезду в город: были опять вместе с друзьями, Галей и Женей Левиными. Школьные каникулы давно закончились, но мы с сестрой, если позволяла погода, пропадали на улице, пользуясь тем, что маме было не до нас с её заботами об устройстве на работу, а бабушка считала, что можно нам ещё день другой отдохнуть от школьных занятий: здоровее будем. Однажды мама всё же поинтересовалась нашими успехами на ниве просвещения – в результате после заслуженной взбучки я оказался в школе для детей сотрудников тюрьмы, практически в «зоне»: школа находилась на охраняемой милиционерами территории. Сестра ежедневно, пересекая железнодорожное полотно возле вокзала «Новосибирск – станция товарная», оказалась в школе № 36, где постигали школьные науки дети работников завода имени В. Чкалова.
 Не знаю, как сестра чувствовала себя в школе, а вот мне нравилось учиться в «зоне». Я чувствовал себя важным человеком от того, что на вахте дежурный милиционер спрашивал у меня фамилию, против неё в списке «вольных» ставил галочку и лишь после этого разрешал пройти в «зону» - и так каждый день, хотя меня давно милиционеры знали в лицо.
Моё знакомство с порядками в школе началось с первого дня её посещения. Сердитый дядька в милицейской форме без погон, позже я узнал - это был завуч, втолкнул меня в классную комнату со словами:
- С ними будешь учиться, шкет, - и, окинув взглядом притихших учеников, добавил. – Не озорничай, а не то ….
 Завуч ушёл, и я остался один на один с одноклассниками. Ученики окружили меня.
- Ты что тоже из хулиганов?
- Нет.
- А за что тебя упекли к нам?
- Да не за что!
- Ладно, узнаем! – и один из мальчишек спросил. – Драться будешь? – я взглянул на него. «Здоровяк» - подумал, но если разбежаться и боднуть под вздох, то справлюсь, и согласился. – Буду!
Условились – подерёмся на большой перемене. Мальчишки одобрительно загудели, предвкушая развлечение. В класс вошла учительница. Повесила на гвоздь, вбитый в классную доску, наклеенную на марлевую ткань, географическую карту.
- В нашем классе новый ученик, - сказала обо мне учительница. – Сейчас мы узнаем, силён ли он в географии. Иди к карте!
 Как на голгофу побрёл по ряду между партами. Несколько раз споткнулся о чьи-то «дружески» подставленные ноги, и, оказавшись возле доски, сжав в руке указку, вручённую мне учительницей, воззрился на карту. Карта была изодрана, будто её когтями царапали кошки. Два полушария, изображавшие Землю, выглядели очень странно: на том полушарии, где должна была красоваться Америка, была видна лишь сетка марли, правда, по марле химическим карандашом были нарисованы её контуры, а изображение территории СССР на другом полушарии хорошо сохранилось и, кроме того, было закрашено красной краской. Так что любой ученик, даже самый несмышленый, всегда мог показать на карте границы своей страны.
- Назови нам, как называются полушария Земли, изображённые на карте, - услышал я голос учительницы.
«А чёрт их знает, как они называются», подумал я, и, ткнув, указкой сначала в одно потом в другое полушария, скороговоркой выпалил:
- Это одно, а это другое, и оба они драные!
Ученики засмеялись. Учительница продолжала выяснять мои познания в географии:
- Покажи на полушариях, где находятся Северный и Южный полюса!
 Не задумываясь, ткнув неопределённо в карту указкой, скороговоркой ответил:
- Северный полюс - на Севере! Южный полюс - на Юге!
Ученики засмеялись. Я не стал ждать очередного вопроса учительницы и стал рассказывать о Северном полюсе. Мне было не сложно вести свой рассказ, так как мы с Вовкой Резеповым многое узнали о Северном полюсе, когда мечтали отправиться в путешествие на север. Я закрыл глаза, для того, чтобы не отвлекаться и в голове моей закружились снежные метели, поплыли по морям льдины, загудел пароход «Челюскин» и зарычали белые медведи, деля между собой задранных моржей и тюленей. Всё это я так явно представлял себе, что взахлёб принялся описывать, возникающие в моей голове картины. Не слышал при этом ни голоса учительницы, ни смеха ребят-одноклассников. Очнулся от голоса учительницы, не досмотрев в своей голове, как белого медведя убивают охотники:
- Молодец, а откуда ты так много знаешь о Северном полюсе?
 В запале, всё ещё находясь под гипнозом своего воображения, сказал, как брякнул железякой об пол:
- А мы с Вовкой собираемся летом в путешествие на Северный полюс, даже ружьями запаслись!
Окончание урока известил звонок. Учительница похвалила меня ещё раз за рассказ, но сказала, что не стоит отправляться на Северный полюс, пока не станешь взрослым, но помечтать не вредно. И огорчила меня, сообщив, что пароход «Челюскин» лежит на дне Ледовитого океана. А мы с Вовкой так на него рассчитывали!
 На перемене одноклассники окружили меня, расспрашивали о Вовке, и несколько мальчишек готовы были отправиться с нами, в путешествие. А потом состоялась драка. Ни здоровяку, ни мне драться не хотелось, но если договорились, то чтобы не показаться трусами перед одноклассниками, нам пришлось драться. Для того чтобы нас не «застукали» учителя, прикрыли в класс двери, разошлись по сторонам… и я оказался под противником. Недолго думая, укусил его за плечо – мальчишка взвыл и соскочил с меня, подступая ко мне, замахал кулаками. Я прыгнул к нему навстречу и боднул его головой в живот. Здоровяк от такого удара сел на пол и не мог долго отдышаться. Ребята били его по спине и, придя в себя, он согласился с тем, что я его одолел ловкостью – с этого дня мы стали друзьями. Класс принял меня в свой коллектив. Лишь один мальчишка сторонился меня. После уроков подошёл ко мне и шёпотом спросил:
- Лёвка, ты не узнал меня?
Присмотревшись к мальчишке, вспомнилась мне «барачная школа» и те мандариновые шкурки, которые кидал одноклассникам в лицо наш председатель совета отряда, вспомнил я и сердитого следователя с его допросом.
- Толька, ты что ли?! – воскликнул я. – Да тебя не узнать: ты стал тощим и длинным, точно жердь. А где твои галифе и значки?
- Лёвка, не рассказывай о том, что было в той школе, меня и так все сторонятся.
- Почему?
- Разве ты не знаешь?! Когда мой отец вернулся с какого-то маслозавода, в его ЭМКе обнаружили масло и сыр. Отца обвинили в краже, в каком-то вымогательстве и дискре…, - на этом слове Толька запнулся, у него никак не получалось произнести, наверное, слишком заковыристым было слово, наконец, он вымолвил. – Дискредитации власти. Отца осудили на пять лет, и теперь он работает в «зоне».
 Толик чуть не плача рассказал о том, где и как работает его отец и что ему иногда удаётся повидаться с отцом, когда зеков работающих на стройке охраняет знакомый конвоир, и что даже несколько раз он, Толик, приносил отцу хлеб. Мать не разрешает видеться с отцом, жаловался Толик, а сама со своим, тут он выругался матерно, жрёт как свинья. Толик заплакал и сказал, что когда-нибудь мать и её кобеля застрелит. Я жалел Толика и обещал ему не разглашать его тайны. Как ни старался Толик подружиться со мной – дружба не складывалась: при одном лишь его виде, всплывали в моей памяти те злосчастные мандариновые шкурки, и мы просто оставались одноклассниками.

 Как ни странно, не имея жизненного опыта, у меня после разговора с Толиком возникло понимание того, что за любое преступление, когда бы оно не было совершено, обязательно рано или поздно настигнет возмездие. Необязательно возмездие будет физическим, оно может быть и в виде угрызения совести и терзать ежедневно, не отпуская ни на миг – эта самоказнь страшнее физического наказания.