Голгофа - 53

 15
 Эмоций было достаточно в школе, даже с избытком: приближалась встреча Нового 1944 года. Хор, составленный из старшеклассников, а это были ученики четвёртых классов, проводил спевки – разучивал песни. Нам очень нравилась песенка про трёх танкистов, трёх весёлых друзей и пока школьный хор её разучивал, вся школа запомнила слова песни и в каждом классе ученики, где в лад, где нет, распевали её – стоял такой гвалт, будто галки раскричались весной на крыше дома.
 Наша учительница особо доверенным ученикам поручила выучить речевку о Сталине. Вдоль стены в шеренгу выстраивалась группа учеников: каждый держал перед собой бумажку с текстом, и, соблюдая очерёдность, выступив на шаг вперёд из шеренги, изобразив пионерское приветствие, с выражением произносил текст. У чтецов никак не ладилось дело: то кто-то не в свой черёд произносил слова, то кто-то, не запомнив текст, читал его по слогам. Топот ног чтецов, выпрыгивающих из шеренги, их громкие выкрики слов были слышны за пределами стен класса. Учительница рассердившись, щёлкала по лбу линейкой провинившихся чтецов и заставляла вновь и вновь с самого начала, уставших и обалдевших от длительной репетиции учеников, повторять речевку. Репетиция продолжалась до тех пор, пока более - менее не наступала гармония: в нужной последовательности скакали чтецы и произносились ими в нужной тональности фразы.
 Особенно чтецам удавалась завершающая речевку фраза. Как дружно было не прокричать слова фразы, если учительница в этот момент следила за тем, кто и как произносит эти слова – венец речевки. Если кто выпадал своим криком из общего хора голосов, и, не дай Бог, просто молчал, или лишь шевелил губами, не произнося слов, то выводился из шеренги и, к позору провинившегося, заменялся запасным участником мероприятия.
 И звучали в классе под одобрительным взглядом учительницы слова: «Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство!!!».
Эту фразу учительница заставляла повторять до тех пор, пока не добивалась, с её точки зрения, внятного звучания каждого слова. От такого звучания закладывало уши, так как чтецы изо всех сил старались выкрикивать каждое слово, а некоторые даже переходили при этом на визг.
 В предновогодние дни ученики в классах вместо школьных занятий с удовольствием мастерили ёлочные украшения: склеивали из разноцветных бумажных полосок нескончаемые цепи; умельцы вырезали из картона солдатиков, парашютистов, танки, самолётики …, а потом их раскрашивали акварельными красками. В один из таких дней, у нас в классе, произошло событие, которое потрясло не только учеников, но, кажется, и учителей и особенно директора школы. Событие это на несколько дней омрачило наше ожидание встречи Нового года, но спустя некоторое время как-то сразу и забылось: так уж устроена детская психика – плохое быстро забывается, если хорошее приходит ему на смену.
 Событие развивалось следующим образом.
 Несмотря на то, что учеников с первого по третий классы подкармливали молоком с булочкой, иногда горячими обедами. Некоторые счастливчики приносили с собой из дома завтраки, если можно было назвать таковыми картофелину, сваренную в «мундире» или сухарик, а то и кусочек жмыха, который иногда можно было подобрать возле разгрузочной платформы на товарной железнодорожной станции. 
 А вот председатель совета отряда - Толик всегда приносил в класс завтраки – бутерброды с колбасой и конфеты, которые сосал во время уроков. На перемене между уроками Толик доставал из портфеля свой завтрак, раскладывал его на парте и под завистливыми взглядами одноклассников съедал. Мальчишки старались не смотреть на чавкающего Толика, выходили из класса, а иначе от слюны, заполнявший рот, просто было некуда деваться: глотать было противно, а плевать на пол не хотелось: всё - таки мы были в классе. Девчонки вели себя иначе: окружали своего кумира и наблюдали, как он поглащает завтрак. Многие не выдерживали и отворачивались. Находилась девчонка из особо приближённых, глотая слюну, дрожащим голосом принималась объяснять, собравшимся, что ему, Толику необходимо думать: он же председатель - поэтому он должен усиленно питаться. Толик в знак согласия со сказанным кивал головой, отламывал кусочек от бутерброда и милостиво одаривал им особо приближенную. И как девчонка не отказывалась от такой щедрости, Толик настаивал на своём, и несчастная дурочка съедала подачку.
 У нас, мальчишек, постепенно накапливалась злость на Толика. Хотелось его поколотить, но повода пока не было. Понятно, день ото дня тучи над головой Толика сгущались. И повод случился.
 В один из дней, предшествующих празднику – встрече Нового года, Толик во время перерыва между уроками уселся на столешницу парты. Из портфеля доставал оранжевые ребристые мандарины, очищал их от кожуры, сладкие душистые дольки съедал, а кожуру бросал нам, окружившим его и глазевшим на чудо – мандарины. Мы были ошарашены – мандарины! Мы мандарины видели лишь на новогодних ёлках. А тут Толик - с мандаринами! И не на празднике, а в классе! Всё бы ничего, если бы не слова им произносимые:
- Жрите мне не жалко! Вам, быдлу, только шкурки и положено жевать!
 Толик своей манерой держаться и говорить явно кому – то подражал, бросая раз за разом эту фразу вместе с кожурой в нас, несмышлёнышей, но всё же понявших, какая разделяет нас бездна, нищих и голодных от него, сытого и благополучного сынка инструктора горкома. Может понимание этого, может унижение, которому Толик подвёрг нас, а может скрываемая до этого момента ненависть к нему, сытому и наглому, вдруг вскипевшая, и как в нагреваемом котле скапливается пар и, наконец, достигнув критической точки, вырывается наружу, так произошло и с нашей ненавистью.
 Не, сговариваясь, мальчишки и даже девчонки накинулись на Толика. Стащили его с парты и принялись бить. Кто – то подобрал с пола раздавленный мандарин и размазал его по лицу ревущего председателя совета отряда. Зная нравы детворы военной поры, трудно было сказать, чем бы закончилась для Толика эта свалка, но прозвенел звонок - в класс вошла учительница. Все разбежались по своим местам. Один лишь Толик сидел на полу и ревел. Из носа у него текла кровь, а лоб украшала расплющенная долька мандарина.
- Что происходит?! – прокричала учительница.
 Класс молчал. Учительница в растерянности осмотрелась. Всматривалась в потные лица, всё ещё не отдышавшихся и возбуждённых детей, пыталась понять, что произошло. Увидев на полу растёрзанный портфель Толика, валявшуюся кожуру мандаринов, она поняла, в чём дело, но виду не подала.
- Сидите тихо! - приказала учительница, помогла Толику встать с пола и вышла с ним из класса.
 Учительница долго не возвращалась. Мы успокоились, и никто не сожалел ни о чём: подумаешь, подрались - дело обычное. Однако мы ошибались и вскоре в этом убедились. Один из мальчишек вдруг объявил:
- А я сорвал с него значки! Смотрите! – и показал их нам.
 Из центра красной звёздочки пустыми глазницами, казалось, угрожающе смотрел на нас головастый с выпуклым лбом мальчик – маленький Ленин. Цепочка со значка с надписью ОСОАВИАХИМ была порвана. Кто – то из девчонок посоветовал мальчишке положить значки в портфель Толика: девчонка верила, что это не простые значки, а ордена и, наверное, поэтому испуганным голосом произнесла не менее пугающие слова - «за них арестуют». Все, несмотря на малый возраст, хорошо знали, что такое арест и что за этим последует. После таких слов мы сидели притихшие и, наконец, понявшие, что за избиение Толика нас неминуемо постигнет кара. И кара в виде директора школы вошла в класс. За директором осторожно втекла наша учительница. Глаза у неё были покрасневшие, она постоянно сморкалась в платочек, при этом тяжело вздыхала, пока директор своим молчанием наводил на нас ужас. Мне стало жалко нашу добрую и красивую учительницу, и я прошептал соседу по парте:
- Смотри, училку били за нас, она плакала, - но прошептал, наверное, не слишком тихо, отчего директор вздрогнул, а учительница улыбнулась.
Директор вышел. Учительница присела на стул, опёрлась локтями в столешницу, подперев ладонями голову, улыбнулась и произнесла:
 - Что же вы дети? Не могли стерпеть? И это накануне Нового года, - немного помолчала, вздохнула и обрадовала нас. - Занятий сегодня больше не будет. Идите домой. Завтра приходите в школу с родителями и если они не смогут придти, то приходите со старшими братом или сестрой.
 Меня обрадовала возможность вместо родителей привести сестру. Домой с сестрой мы возвращались вместе и решили, раз она старшая, то вместо мамы пойдёт со мной к директору. На следующий день перед началом занятий школа гудела точно потревоженный пчелиный улей: из класса в класс передавались подробности избиения председателя совета отряда, то есть, Толика. По коридору ходили учителя и загоняли учеников в классные комнаты, точно скотину в загородки, когда та разбегается. Но многие из нас ухитрялись вырваться из-под «ареста» и обменивались новостями. По школе разнёсся слух, что вот-вот прибудет милиция, и наш класс вместе с учительницей отвезут в тюрьму. Прозвенел звонок и как обычно во всех классах, кроме нашего, начались занятия. Учительница с нами не занималась. Она уселась на стул возле дверей, загородив собой проход, наверное, для того, чтобы мы не разбежались. Мы поняли – сейчас что-то произойдёт.
 Дверь открылась – в дверном проёме показались высокий мужчина во френче, а за ним директор школы. Учительница отстранилась, и они вошли в класс, плотно прикрыв за собой дверь.
- Нуте-с! – произнёс многозначительно директор, оглядывая притихших в ужасе детей. - Следователь хочет побеседовать с вами, - кивнул он в сторону мужчины.
Мужчина стоял, молча, заложив руки за спину. В его фигуре было что – то зловещее, угрожающее. Девчонки начали всхлипывать, одна заревела во весь голос. Мальчишки держались, но были напуганы: никто не хотел в тюрьму. Директор тоже молчал. Следователь что-то шепнул на ухо директору и вышел из класса. За ним, приказав учительнице успокоить детей, последовал и директор. Как только угроза в виде следователя и директора исчезла, девчонки перестали размазывать слёзы по лицам. А рёва засмеялась, и сказала, что это она нарочно так заплакала и пояснила, когда дома родители собираются выдрать её, она всегда так поступает – здорово помогает. В классе все засмеялись, а учительница расхохоталась. Дверь опять открылась, вошёл директор.
 - Что у вас за веселие, когда плакать надо!? – но увидев на лицах детей улыбки, продолжил. - Вот и хорошо, молодцы, а сейчас по одному будем вас, дети, отводить в мой кабинет к тому дяде, что приходил со мной. Он каждого расспросит о том, что случилось в классе. Не бойтесь, дядя добрый, он накажет лишь тех, кто виноват.
 После таких слов директора нами вновь овладел испуг.
 Следователь с серьёзным и даже грозным лицом расспрашивал каждого из нас о том, что произошло в классе. Кроме того, он интересовался, где и на какой должности работают наши родители. «Показания» аккуратно записывал в тетрадку, так что очередной «преступник» выходил от следователя в слезах и конечно видел себя уже в тюрьме и с ужасом представлял, как конвоиры вместе с преступниками гонят его в зону. Как это будет происходить, нам хорошо было известно: мы не раз наблюдали сопровождение колонн зеков в зону под охраной конвоиров и собак.
 По мере опроса «преступников» следователь приходил к пониманию, что драку спровоцировал сам потерпевший. Да он самый настоящий провокатор решил следователь, видевший всякое за годы службы в НКВД. Ему становилось неловко перед детьми. Другое дело, когда детей отнимают у врагов народа и направляют тех, кто постарше в спецлагеря, а малышей – в спецдома. Слёзы и вопли, даже истерики вражьего отродья никогда не трогали его сердце: он был убеждён в том, что из таких детей можно, пусть даже принуждением, воспитать настоящих советских людей, преданных делу ПАРТИИ, делу Ленина – Сталина. 
“Да, пошёл он на х…й этот щенок и его отец - инструктор горкома! Ишь сука! Просил наказать детей. Моя бы воля выдрал бы я этого поганца и заодно и его папашку: взрастил урода!” – такими мыслями закончил следователь разбирательство с проишествием в школе.
 После долгого разговора с директором школы, и некоторых раздумий следователь прекратил дело об избиении сына инструктора горкома. Порвал тетрадь с записями, обрывки скомкал и засунул в бездонный карман галифе; махнул рукой, как бы отбрасывая от себя что-то мерзкое и гадкое; плюнул на пол, растёр мокроту ногой и ни с кем не попрощавшись, ушёл, бурча себе под нос:
- Вот же какая выросла сволота, придумал, как издеваться над товарищами. Ну и яблочко…, мать его …. Добраться бы до яблони … мать их … нашли время жировать!

 Следователь решил разобраться в номенклатурно-партийном житье - бытье местной партийной власти, и чем бы это могло для него закончиться, он ясно себе представлял, и никак не мог придумать, как подступиться к инструктору горкома. Случай представился, но не так скоро: следователю, спустя год после школьной истории, поручили вести дело горкомовского сотрудника, нарушившего, без позволения начальства лимит дозволенного воровства. К своему удивлению к нему попало дело инструктора горкома, отца того самого мальчишки, которого избили в школе. Вот уж действительно – пути Господни неисповедимы!

 Директор школы, радуясь такому исходу дела, велел класс накормить обедом и отпустить домой. Досужие девчонки узнали, что у Толика были вовсе не ордена, которые он нацепил на себя, а всего-навсего значки, притом старшего брата. После этой истории Толика в школе мы больше не видели. В нашем классе стало как-то светлее: никто больше не важничал. Обожатели Толика оказались очень даже компанейскими девчонками. По предложению учительницы новым председателем отряда выбрали «рёву» Зину: нам очень понравилось, как она своим рыданием смутила грозного следователя. В общем, Зина оказалась свойской девчонкой. 
 Ура! Ура! Ура! Вот и наступил Новый 1944 год! Столько радостей! Главная – радио торжественным голосом диктора Левитана сообщило, что Белоруссия полностью освобождена от фашистов. Перечислялись города и сёла, из которых выбили немцев; сообщалось, сколько фашистов было убито, сколько сбито немецких самолётов, подбито и уничтожено танков и орудий, сколько взято в плен солдат и офицеров вражеской армии. Вот последнее мы, дети, не понимали: зачем брать в плен фашистов - их надо уничтожать. Сталин же сказал: «Враг будет разбит и уничтожен!»
 Сегодня в школе долгожданный праздник - новогодняя ёлка. В столовой столы и лавки расставлены вдоль стен. Посреди залы, увенчанная пятиконечной звездой, возвышается разлапистая ель (сосна). Под ёлкой пол выстлан ватой, изображающей снег. Гирлянды бумажных цепей, солдатики, самолётики, танки, пушки … свисают с длинных зелёных колючек. Зал заполнен детьми очарованными созерцанием украшенной ёлки. Напротив ёлки, где обычно стояли столы, на которых громоздились бачки с едой, и лежала прочая посуда, сегодня висел занавес. За ним шептались наши артисты. В зал вошли директор, завуч и учителя – стало тихо. Директор произнёс речь:
 - Дорогие дети, поздравляю вас с наступающим Новым годом! Мы с вами в прошедшем году пережили трудное время для нашей страны….
 Директор очень долго говорил о всяких трудностях, которые переживает в военное лихолетье весь советский народ. Но благодаря партии и правительству и мудрости любимого всем народом вождя, товарища Иосифа Виссарионовича Сталина, наша доблестная Красная армия успешно бьёт фашистов на всех фронтах. Главное, что мы поняли из речи директора – это благодаря заботам товарища Иосифа Виссарионовича Сталина о подрастающем поколении у нас в школе сегодня праздник – новогодняя ёлка и подарки, которые мы заслужили усердным трудом на ниве просвещения. Директор говорил и говорил, и не было сил ждать, когда же начнётся праздник и раздача подарков. Наконец директор завершил свою речь здравицей в честь вождя:
 - Да здравствует наш любимый вождь товарищ Иосиф Виссарионович Сталин - вдохновитель и организатор всех наших побед!!!
 Первыми разразились аплодисментами учителя, а за ними принялись отбивать ладошки и мы, школьники. Учителя строго следили за нами: все ли старательно хлопают в честь вождя и если замечали, что кто-то ленится, то поощряли его к активности покрикиваниями: «Дружнее! Дружнее! Не отставай!». «Фу! Ну, наконец-то отхлопались!», - вздохнул я с облегчением и решил, что сейчас начнут раздавать подарки. Однако, как оказалось, до подарков было ещё далеко: предстояло вытерпеть концерт самодеятельных артистов.
 Раздвинулся занавес. Наша учительница подравняла шеренгу ребят и объявила, что ученики второго класса «А», моего класса, прочтут стихи о великом Сталине. Из шеренги выступили два ученика, не сотворили почему-то пионерский салют, а подняв вверх руки скороговоркой произнесли:
 -Мы имя вождя в бою и труде
 Несём, как гвардейское знамя!
Отбарабанив слова, встали на своё место в шеренгу, и тут же выпрыгнула вперёд другая пара учеников, и тоже подняв руки вверх, затараторила:
 - Наш мудрый учитель! Наш вождь и отец!
 Клянёмся мы радостью жизни,
 Клянёмся всей кровью горячих сердец,
 Служить беззаветно отчизне!
Раскрасневшиеся и довольные, что успешно прокричали четверостишье, ученики впрыгнули в шеренгу. На смену им из шеренги выскочила следующая пара учеников, и, забыв поднять руки вверх, скороговоркой выпалила:
 - Клянёмся земли нашей каждую пядь
 В сраженьях отстаивать смело,
 Готовые молодость нашу отдать
 Борьбе за народное дело!
Пара вернулась на место и на смену им, с высоко поднятыми вверх руками выскочила из шеренги последняя пара, набрав в грудь воздуха, закричала на всю столовую:
 - Да здравствует наш богатырский народ!
 Да здравствует наша держава!
Тому, кто страну к коммунизму ведёт,
 Великому Сталину слава! 
По команде учительницы к этой паре пристроилась остальная группа чтецов. Учительница подравняла шеренгу ребят, и троекратно прозвучал апофеоз всего их выступления:
 - Спасибо великому Сталину за наше счастливое детство!!!
 Раскрасневшаяся от волнения за своих подопечных, учительница зааплодировала, а за ней – все присутствовавшие. За чтецами выступили старшеклассники - физкультурники. Они из своих тел, встав друг на друга и, обмотав себя бумажными лентами, сотворили пятиконечную звезду. За физкультурниками в исполнении школьного хора прозвучала песня про трёх танкистов. Мы им тоже аплодировали. На этом концерт завершился. Из-за занавеса вынесли ящики с подарками: «Ура, наконец-то начался настоящий праздник!»,- подумал я. Каждому из нас вручили кулёчки с конфетами-подушечками, по два мандарина и по прянику. Съели подарки и тут же потеряли всякий интерес к школьной ёлке. В предвкушении продолжения праздника побежали домой: мы знали, что в заводской столовой будет очень большая ёлка и будут богатые подарки. Говорили, что эти подарки прислали из Америки. Да, ещё велели на ёлку приходить с родителями. Поэтому мы думали, праздник будет и для взрослых и им тоже, наверное, раздадут подарки.
 Мама привела нас с сестрой, а заодно и Галю с Женей на заводскую ёлку. В столовой было много народу. На столах лежали большие пакеты, наверное, подарки. В центре помещения, украшенная блёсками и игрушками, возвышалась громадная сосна - ёлка. Дед Мороз важно расхаживал вокруг ёлки, а за ним, путаясь в длинном до самого пола платье, приглашая детей в хоровод, семенила снегурочка. Мы стеснялись и жались поближе к родителям. Совместными усилиями родителей, снегурочки и деда Мороза хоровод закружил вокруг ёлки, и снегурочка тоненьким голоском запела песенку о ёлочке. Слова песенки все хорошо знали и поэтому довольно слажено подпевали снегурочке. Допели песенку и хоровод рассыпался. Дед Мороз, стараясь оживить праздник, обещанием подарков поощрял детей рассказывать стихи. Самым храбрым оказался Женя Кравцов, сын директора завода. Забравшись на табурет, стоявший под ёлкой, пританцовывая, точно так, как этим летом в нашем дворе пели и плясали цыганята, запел:
 - Эх, чайнички!
 Все жиды начальнички!
 Русские на войне,
 А, мы, цыгане в стороне!...
 В столовой повисла гробовая тишина, и вдруг взрослые, не сговариваясь, захихикали, будто их щекотали подмышками. Женя намеривался ещё раз проплясать эту песенку, но дед Мороз сгрёб его в охапку и, закрывая ему род ладошкой, смеясь, поставил ничуть не смутившегося « артиста» на пол, вручил подарок – дудочку. Женя не хотел уходить со «сцены» и кричал, что знает ещё одну песенку и, не дожидаясь разрешения, не запел, а заорал что было сил:
 - По шпалам, по шпалам,
 Как буха пешкодралом
 В райком за пайком ….
На помощь деду Морозу подбежала мать Жени. Женя требовал второй подарок:
 - Отдайте подарок, я два раза спел, могу ещё!!!
Мать била Женю по заду и волокла к выходу из столовой. Все хохотали и многие вытирали слёзы смеха, катившиеся против их воли из глаз.
 Домой мы принесли пакеты с американскими новогодними подарками, которые почему-то все называли рождественскими: несколько плиток шоколада, три пачки галет, банка с какао и большие плитки, слипшихся между собой карамелек - палочек. Галя с Женей ежеминутно прибегали к нам, и восторженно сообщали всякий раз, что обнаружили в подарке то одно, то другое, при этом поедая карамели. Наша мама смеялась и просила сестричек хотя бы несколько конфет оставить своим родителям.
 Так радуясь, и угощаясь сладостями, мы дождались прихода с работы отца и соседей – тётю Ларису и дядю Кузьму. Они пришли не с пустыми руками: принесли, рассчитанные на взрослых, американские рождественские подарки. Отец принёс две огромных коробки. В одной коробке был набор продуктов – яичный порошок и какао в пакетах, повидло и банки с тушёнкой. В другой коробке - носки, майки, чулки, перчатки (вот уж эти перчатки – совсем ни к чему: разве можно было носить их при сибирских морозах!). Самыми сказочными, что нас особенно изумило, были подарки для женщин: набор парфюмерии и необыкновенной красоты платья.
 Мама надела самое красивое платье – и превратилась в королеву из сказки: платье пришлось ей впору, облегало фигуру, искрилось бусинками, которыми было украшено от бретелек, удерживающих платье на плечах, до низа подола. Мама, оглядывая себя, крутила головой из стороны в сторону, глаза её искрились смехом. Волосы в такт поворота головы метались по обнажённым плечам. Мы стояли, раскрыв рты от удивления и восторга: такой красивой мама ещё никогда не была. Мы привыкли видеть маму летом в кирзовых сапогах и телогрейке, а зимой в пимах и полушубке; волосы у неё всегда были спрятаны под косынку летом и под тёплый платок зимой.
Папа стоял в сторонке и грустно улыбался. В дверях нашей комнаты стояли соседи тоже молчали и улыбались. Они предложили отметить встречу Нового года за общим столом.
 Застолье было в полном разгаре, когда вместе с морозным воздухом в квартиру ввалился старший брат – Аркадий. Родители, усадив его за стол, наперебой принялись расспрашивать об училище, о работе на заводе. Брат отвечал на расспросы родителей так, что невозможно было понять, чему его учат и что он делает на заводе. Ну, в общем, отвечал на все расспросы так, как предупреждал граждан плакат в проходных нашего завода: «Враг не дремлет!». По словам брата, выходило, что в училище учат делу необходимому для нужд фронта, но какому делу - вот тут-то было и не понять что это за дело, что производят на заводе имени Валерия Чкалова - на ЗИЧе. Правда, рассказывать брату о том, что делают на ЗИЧе, нам не надо было: весь город и так знал, что на заводе изготавливает истребители. И как было не знать, если со второго этажа из окон нашей квартиры, мы наблюдали, как из заводских ворот маневровый паровоз выводил сцепки платформ загруженных истребителями. На каждой платформе стояли по два самолёта носами друг к другу, а вдоль фюзеляжей в деревянных рамах - их крылья. Из таких сцепок на товарной железнодорожной станции, которая была не далеко от нашего дома, формировали эшелоны, и они под охраной военных увозили самолёты на фронт.
 За столом засиделись заполночь. Разговоры велись о том времени, когда закончится война, и как хорошо будем жить. Спать легли под самое утро. Засыпая, я услышал, как отец сказал, что Белоруссию освободили от немцев, и он ждёт ответ на свой запрос о судьбе родных живших в Витебске в дни оккупации города.