Голгофа - 52

 14
 В конце недели, вечером, когда вся семья была дома, разумеется, кроме отца, он как всегда пропадал на работе, к нам пришла хозяйка квартиры, у которой проживал старший брат. Поздоровалась и сразу принялась успокаивать маму, поднявшуюся с табурета ей на встречу и уронившую в предчувствии беды на пол книгу, которую читала:
- Ничего страшного не произошло. Я зашла сообщить вам, что Аркадий заболел. Днём я на работе и он остаётся один в квартире. Заберите сына домой, а то, как бы ни случилось с ним чего плохого.
 Мама сходила на завод за отцом и они на санитарной машине привезли старшего брата домой. Брат был совсем плох: дышал с присвистом, кашлял; у него болела голова. Час от часа брату становилось всё хуже. Всю ночь, сменяя друг друга, родители продежурили возле него. Утром доктор через трубочку долго прослушивал грудь брату, чайной ложечкой лазил ему в рот и замучил его до того, что тот впал в забытье.
- Что же вы родители довели сына до такого состояния! - закончив осмотр с укоризной в голосе, заявил доктор. - У парня двухстороннее крупозное воспаление лёгких. В больницу вашего сына нет смысла отправлять. Необходимый уход за таким больным, пожалуй, по известным вам и мне причинам, можно обеспечить только дома, тем более вы живёте в отдельной квартире. Распоряжусь, чтобы медицинская сестра ежедневно делала подкрепляющие уколы вашему сыну. Медицина будет стараться, но и вам придётся потрудиться, может, и поставим общими усилиями парня на ноги. Вот такие получаются пироги!
На прощание доктор посоветовал кормить больного куриным бульоном и поить тёплым чаем, хорошо бы с мёдом. Мама стояла с широко открытыми глазами, осознавая очередную беду, нагрянувшую на наше семейство. Отец, как всегда в трудную минуту, ушёл курить на кухню. За ним пришли и он ушёл на завод.
 Кур мы не видели с тех пор, как уехали из Маслянинского совхоза. Купить их можно было только на рынке или выменять на хлеб. Спецпайка отца нам обычно хватало на несколько дней. Да, к тому же мы его давно съели. Мама, наконец, осознала, что необходимо что-то предпринять для спасения сына: долго перебирала в сундуке «хламьё», как она называла хранящиеся в нём вещи, но ничего стоящего не нашла, что можно было бы обменять на рынке на курицу. И тогда со вздохом достала свою заветную сумочку, извлекла из неё золотой крест с распятием Иисуса Христа. Завернула крест в чистую тряпочку, нам сказала, что придётся крест заложить в ломбард и отправилась в город, наказав нам с сестрой ухаживать за братом. В школу мы с сестрой в этот день не пошли. Меня, конечно, огорчало, что «пропадут» мои – булочка и стакан молока. К полудню домой вернулась мама. С порога, ещё не раздевшись, засыпала нас вопросами:
- Как Арик? Кормили его? Медсестра приходила?
 Наконец, нам с сестрой, дождавшись паузы в расспросах, удалось всё по порядку рассказать: Арик отказывается, есть овсяную кашу, которую сварила Светлана. Он лишь пьёт подслащённую сахарином тёплую воду. Медсестра приходила и сделала Арику укол – вот почему в квартире до сих пор пахнет камфарой, она принесла порошки и велела давать их Арику четыре раза в сутки. Мама присела на кровать к брату, пощупала ему лоб и ободряюще произнесла:
- Крепись, уж теперь-то мы тебя выходим,- и указала на лежащий у порога вещмешок.
- Мама, это ты его принесла? – спросила сестра, будто бы и не видела, как вещмешок внесла в квартиру мама.
То, улыбаясь, то с серьёзным выражением лица, мама рассказала нам, как ей удалось заполучить продукты для Арика.
 Долго ехала на трамвае. Задумалась, и неожиданно сошла на какой-то остановке, и мысленно переживая беды, обрушившиеся на семью, пошла, как ей казалось, в ломбард. Очнувшись от своих мыслей, с удивлением, увидела, что стоит перед входом в церковь. Почему так случилось мама понять не могла. Дверь в храм была открыта, однако службы не было и народу никого. Вошла. Внутри сумеречно, лампадки освещают на иконах лики святых. И, казалось, глаза святых смотрят на неё строго и вопрошающе. За спиной мамы послышались шаги. Она оглянулась – подошёл священник. Высокий, худой с окладистой бородой и такого возраста, когда его уже трудно было определить: казалось священник сама вечность, настолько он был стар. Кивком головы он поприветствовал маму.
- Что же вас привело так рано, до службы, в храм? – не дав, ей что-либо сказать в ответ продолжил. - Вижу, вижу не спокойно у вас на душе, горе надо пережить и испросить Господа о помощи семье и здравия сынам и дочери. Помолитесь искренне!
 При этих словах мама чуть не лишилась чувств:
- Господи! Батюшка, да откуда вам знать о моём горе, наших бедах?!
- Поживи с моё, дочь моя, будешь понимать многое. В руках твоих узелок. Ведаю в нём дорогая для тебя вещичка и, наверное, ты её хочешь в жертву принести.
 Мама развернула узелок и протянула священнику крест. Перекрестившись, он осторожно принял его, поднёс к лампадке. Колышущийся от дыхания священника язычок пламени отражался в жёлтом зеркале металла и искорки света вспыхивали в зелёных камешках, вкрапленных в него, как бы освещая распятую фигурку Иисуса Христа. Священник, рассмотрев крест, обратился к маме:
- Дочь моя, пойдём в предел, побеседуем за чайком.
 Служка встретил их в дверях предела, проводил к столу. Из самовара, стоящего тут же, налил две чашки кипятку. Сидели за столом, и грелись кипятком, отпивая из кружек маленькими глоточками. Каждый думал о своём. Мама – как и где добыть продукты. Священник – дивился тому, что Господь напомнил ему о прошлом, вручив в руки такой памятный ему наградной крест. Священник осторожно выведал у мамы, какими судьбами крест оказался у неё и когда убедился, что она законная владелица, облегчённо вздохнул: перед ним сидела одна из потомков древнего рода. Суровость с его лица сошла, и он показался маме добрым, но уставшим человеком. Мама, согревшись, осмотрелась. Стены были увешаны старинными иконами, рассматривала их с интересом.
- Созерцай, созерцай! Утешь душу! Не всем дано созерцать их святость: от властей прячу сии символы православной церкви. Святость икон - это наш православный дух, залог существования России на многие и многие столетия под сиянием православного креста. И скажу, - помолчав немного, продолжил. - Дочь моя, негоже тебе расставаться с крестом – он в своём роде защитник вашей семьи. Вспомни, какие невзгоды семья пережила! Рад бы принять крест, но не могу, не прост он: крест старинный, отпечатан на нём польский герб древнего рода - сова на пне с подковой, правда, не припомню, ни одного представителя этого рода (схитрил он). Я верю, что крест достался тебе по праву. 
Долго ещё выговаривал маме священник за её желание заложить крест в ломбард. Закончил разговор тем, что послал служку за церковным старостой, которому по его приходу отдал распоряжение оказать помощь маме, чем Бог пошлёт.
- Пойдём, сердешная, батюшка благословил на помощь тебе, - позвал маму староста.
Пообещав впредь посещать церковь, и сохранить от утрат семейную реликвию мама распрощалась со священником и, осеняемая творимым им крестным знамением, вышла из придела вслед за старостой.
 Благодаря случайной встрече мамы со священником, а, может, по воле какой-то высшей силы было предопределено свершиться этой истории и тем самым способствовать выздоровлению старшего брата.
 Мама принялась готовить еду для брата, мы с сестрой надеялись, что и для нас. В квартире так вкусно пахло куриным супом, что мы с сестрой еле дождались обеда. Мама выложила из кастрюли на тарелку сваренную курицу, отделила крылышки от тушки, положила каждое в отдельную тарелку, добавила к ним наваристого бульона, отрезала от буханки два ломтя хлеба и позвала нас обедать.
- Не спеши, - советовала мне сестра. - Если быстро съешь, то не наешься. 
Но как я ни старался есть помедленнее, не получалось: я вылизывал пустую тарелку, а сестра всё ещё ела и ехидничала:
- Я ещё ем, а ты уже голодный. Пока ешь – есть не хочется, понял?!
Что же - мне наука. Засунул в рот кусочек хлеба и принялся его сосать – действительно есть хотелось, но не очень.
Мама растолкла в тарелке в кашицу мясо курицы, залила её бульоном. Мы с сестрой подложили брату под спину подушки. Мама подвязала ему на шею полотенце, и началось кормление больного: брат отворачивался от ложки с едой, но мама упорно ложку за ложкой вкладывала ему в рот кашицу из куриного мяса и заставляла запивать бульоном. Мы с сестрой ну никак не могли понять, как это можно отказываться от еды, да ещё такой вкусной. Вот если бы мы болели …. Наконец, кормление брата закончилось, и он, уставший и мокрый от пота, отвалился на подушки и сразу уснул. Мама, полотенцем, смоченным в горячей воде, протёрла брату лицо, шею и грудь, пристроила ему под мышку градусник.
 Отец, за ужином доедая варёную картошку, сдобренную комбижиром, пошутил:
- Впервые чудо такое наблюдаю: картошка курятиной пахнет или мне это кажется!? – Соня, как тебе удалось картошку и курицу достать, на какие такие шиши?
 Мама рассказала отцу, как хотела заложить в ломбард золотой крест и что из этого вышло. Отец стал выговаривать маме:
- Конечно, хорошо, что так произошло. Представь себе – ты появляешься в ломбарде, предъявляешь золотой крест, да не какой-то там нательный, а наградной! И что бы ты ответила оценщику, без сомнения сотруднику НКВД, на его вопрос «откуда у вас этот крест?», Отец, подумав над тем, что случилось, произнёс тихим голосом: 
- Действительно поверишь, что нашу семью охраняет ни кто иной, как сам Бог. Соня, меня тоже интересует происхождение этого креста.
 Мама рассказала отцу историю креста. Отец вновь заговорил:
- Если, о чём ты мне рассказала, правда, то забудь всё и не вздумай рассказывать эти сказки кому-либо, а тем более нашим детям. Теперь припоминаю: при прощании, перед нашим отъездом в эвакуацию твоя мать, Надежда Харитоновна, вручила тебе сумочку с наказом сберечь её и только в самом крайнем случае попользоваться тем, что было в ней. Объясни хотя бы теперь, почему ты никогда ничего не рассказывала о тайнах вашего семейства.
- Мне даже в голову не приходило, что тебе будет интересно узнать что-либо о прошлой жизни моих родителей, тем более предков: до 1936 года ты был настолько идейным членом партии, что тебя интересовали лишь её дела. Но пройдя Сталинские «университеты» ты стал человеком, нормально воспринимающим действительность.
- Разумеется, Соня, этой историей я несколько озадачен, но после «университета» стал осторожен и в своих действиях и суждениях но, мне кажется, что тебе не стоит общаться с попами и, тем более, посещать церковь: я не член партии, но должность у меня сама понимаешь ….
 На этом разговор прервался, так как в дверь постучали соседи и позвали нас пить чай, им сегодня повезло: дядя Кузьма добыл кулёчек настоящих конфет-подушечек. Старший брат спал, а мы пили чай, сосали конфеты и совсем не слушали разговоры взрослых. Лишь тогда, когда тарелка радиорепродуктора заговорила голосом диктора Левитана о положении на фронтах и за столом прекратили беседовать, мы с сестрой оставили чаепитие. Радости от услышанных новостей было мало, но мы жили надеждой: фашистов победят.

 Мы верили словам Сталина «наше дело правое – враг будет разбит!». Эти слова вождя в разных дикторских вариациях ежедневно исторгались из радиорепродуктора: то мы слышали, Сталин сказал «наше дело правое – мы победим!», то – «наше дело правое – враг будет разбит!». Как Сталин сказал, так и случилось, но только не благодаря «гению» вождя и умению его маршалов, а благодаря гибели миллионов граждан, костьми которых устланы поля сражений с фашистами, как на территории страны, так и за её рубежами. А кто вспомнит сегодня о тысячах и тысячах заключённых ГУЛАГА, ковавших своим рабским трудом победу. И кто вспоминает в наши дни о тыловиках, так принято сегодня называть население страны, беззаветно трудившееся на заводах и полях, обеспечивая оружием и продовольствием Красную армию. И разве понимают нынешние властители России, окружившие себя продажными толкователями истории СССР, как Сталинская военная машина бездарно, а может и преднамеренно, делала всё, чтобы жатва госпожи Смерти по мере приближения окончания войны была обильнее. Что действительно удалось сделать сталинской камарильи и самому Сталину, так это поставить себе в заслугу и ратные труды народа и труды народа в тылу и осыпать себя всевозможными наградами и почестями. А настоящим победителям достались – вечная безымянная память и слава, со временем сведенная на нет новыми хозяевами страны. И сегодня иначе, как глумлением над историей, не назовёшь заботу о ветеранах фронтовиках, многие из которых, так и не дождавшись обещанных благ, один за другим сходят в могилу, освобождая, таким образом, власть предержащих от взятых на себя обязательств. Лишь по «громким» датам реанимируется память о погибших и воздаётся должное ветеранам, когда Миру необходимо показать, что нынешние вожди, возникшие, как плесень на гробах коммунистической идеологии, не какие – то там «Иваны, не помнящие родства», а заботливые хозяева страны. Что уж тут ещё скажешь!

 Через полтора месяца брат выздоровел. Казалось, он стал ещё выше ростом. Шинель на нём колыхалась как на чучеле, лицо иссиня – бледное. Брат ушёл жить на съёмную квартиру. За время болезни брата родители от постоянных забот о нём и переживаний стали дружнее. Без скандалов улаживали возникающие между собой разногласия и нас с сестрой не ругали за наши проделки, а по-доброму журили.
Только – только наша семья оправилась от одной беды, как навалилась другая: ночью за отцом прибежал нарочный с завода:
- Николай Степанович, котельная гекнула! - прокричал он с порога.
- Как это гекнула?! – окончательно проснувшись от предчувствия беды, выкрикнул отец.
- Котёл рванул: дежурный кочегар критическое давление пара проспал!
Отец с нарочным ушли на завод. 
 В цехах стремительно холодало.
 - Николай Степанович, думай, как спасти станки! Заморозим цеха – под суд пойдём! Думай! – приказывал и в тоже время просил отца директор завода Кравцов.
 На железнодорожных путях под окнами одного из цехов замерзающего завода под парами стоял маневровый паровоз. И главный энергетик завода придумал, как спасти станки, обогреть цеха.
- Вот вам и котельная, - указал на паровоз отец. – К нему и подключим теплосеть.
 - Да, не потянет паровоз отопление! – возразил кто – то.
 - Ещё как потянет! - и, не дожидаясь разрешения использовать паровоз не по назначению, отец распорядился приступить к делу: подключить котёл паровоза к тепловой сети завода.
 Цеха медленно прогревались. На металлических конструкциях проступал иней. Отец, уходя домой, предупредил о необходимости, прежде чем приступать к работе на станках, дать им какое-то время прогреться. Но начальники цехов поступили по своему – приказали токарям немедленно приступить к работе. Обжигая руки о промёрзший металл, токари включили станки. Как сухари крошились резцы. Контрольные мастера забили тревогу: калибр снарядов был не в допуске. Мальчишки и девчонки – токари, со станков которых шёл брак, утверждали, что держат размеры, но стоило чуть добавить обороты шпинделя, станок начинало трясти и тогда размеры почему-то «плыли». Мастер-наладчик, понаблюдав за работой станков, обнаружил причину брака – лопнули станины у станков, которые стояли возле ворот и очевидно промёрзли значительно сильнее, чем другие станки.
 На заводе работала комиссия – выявляла причину поломки токарных станков и, не разобравшись по существу, чтобы отчитаться в «проделанной работе», назначила виноватых, в числе которых оказался и отец. В эти дни отец приходил домой далеко за полночь. Мама, заслышав как он у порога квартиры сбивает снег с пимов, кидалась разогревать ужин, а когда отец входил, помогала снимать задубевший на морозе полушубок и стаскивать с ног пимы. Лицо отца с обострившимися чертами походило на осколок гранита. В его глазах была видна такая отчаянная усталость, что нам становилось не по себе. Случалось, что к концу ужина, навалившись грудью на стол, уронив голову на руки, отец засыпал.
 Недавно состоявшийся суд, болезнь старшего брата, авария в котельной на заводе, да, вдобавок расследование прокуратурой этой злополучной аварии – всё это подорвало здоровье отца и, простудившись, он слёг в постель. Неделю не вставал, просто спал. Даже не просыпался, когда медсестра делала ему уколы. В эти дни в квартире было тихо: мы с сестрой и Галя с Женей ходили на цыпочках, старались не шуметь. Разговаривали в полголоса. Мы понимали, что эмоциям дома не место.