Таким образом наступило 4-е декабря.
Живо я помню этот, вместе и роковой и счастливый вечер; мы одевались на бал к госпоже К. Я была в белом платье, вышитом пунцовыми звездочками, и с пунцовыми гвоздиками в волосах. Я была очень равнодушна к моему туалету.
-- Л[опу]хин не увидит меня, -- думала я, -- а для прочих я уже не существую.
В швейцарской снимали шубы и прямо входили в танцевальную залу по прекрасной лестнице, убранной цветами, увешанной зеркалами. Зеркала были так размещены в зале и на лестнице, что отражали в одно время всех приехавших и приезжающих; в одну минуту можно было разглядеть всех знакомых. По близорукости своей и по равнодушию, я шла, опустив голову, как вдруг Лиза вскричала: "Ах, Мишель Лермонтов здесь!"
-- Как я рада, -- отвечала я, -- он нам скажет, когда приедет Л[опу]хин.
Пока мы говорили, Мишель уже подбежал ко мне, восхищенный, обрадованный этой встречей, и сказал мне:
-- Я знал, что вы будете здесь, караулил вас у дверей, чтоб первому ангажировать вас.
Я обещала ему две кадрили и мазурку, обрадовалась ему, как умному человеку, а еще более, как другу Л[опу]хина. Л[опу]хин был моей первенствующей мыслью. Я не видала Лермонтова с [18]30-го года; он почти не переменился в эти четыре года, возмужал немного, но не вырос и не похорошел и почти все такой же был неловкий и неуклюжий, но глаза его смотрели с большею уверенностию, нельзя было не смутиться, когда он устремлял их с какой то неподвижностью.
-- Меня только на днях произвели в офицеры, -- сказал он, -- я поспешил похвастаться перед нами моим гусарским мундиром и моими эполетами; они дают мне право танцовать с вами мазурку; видите ли, как я злопамятен, я не забыл косого конногвардейца, оттого в юнкерском мундире в избегал случая встречать вас; помню, как жестоко вы обращались со мной, когда я носил студенческую курточку.
-- А ваша злопамятность и теперь доказывает, что вы сущий ребенок; но вы ошиблись, теперь и без ваших эполет я бы пошла танцовать с вами.
-- По зрелости моего ума?
-- Нет, это в сторону, во-первых, а в Петербурге не могу выбирать кавалеров, а во-вторых, я переменилась во многом.
-- И этому причина любовь?
-- Да я и сама не знаю; скорее, мне кажется, непростительное равнодушие ко всему и ко всем.
-- К окружающим -- я думаю; к отсутствующим -- позвольте не верить вам.
-- Браво, monsieur Michel, вы кажется заочно меня изучали; смотрите, легко ошибиться.
-- Тем лучше; посмотрите, изучил ли я вас или нет, но вы, точно, переменились; вы как будто находитесь под влиянием чьей то власти, как будто на вас тяготеет какая то обязанность, ответственность, не правда ли?
-- Нет, пустяки, -- оставимте настоящее и будущее, давайте вспоминать.
Тут мы стали болтать о Сашеньке, о Средникове, о Троицкой Лавре -- много смеялись, но я не могла решиться замолвить первая о Л[опу]хине.
Раздалась мазурка; едва мы уселись, как Лермонтов сказал мне, смотря прямо мне и глаза:
-- Знаете ли, на днях сюда приедет Л[опу]хин.
Для избежания утвердительного ответа я спросила:
-- Так вы скоро его ждете?
Я чувствовала, как краснела от этого имени, от своего непонятного притворства, а главное, от испытующих взоров Мишеля.
-- Как хорошо, как звучно называться. Madame do L[opoukhi]ne -- продолжал Мишель, -- не правда ли? Согласились бы вы принять его имя?
-- Я соглашусь в том, что есть много имен лучше этого, -- отвечала я отрывисто, раздосадованная на Л[опу]хина, которого я упрекала в измене; от меня требовал молчания, а сам, без моего согласия, поверял нашу тайну своим друзьям, а может быть и хвастается влиянием своим на меня. Не помню теперь слово в слово разговор мой с Лермонтовым, но помню только, что убедилась в том, что ему все было известно и что он в беспрерывной переписке с Л[опу]хиным; он распространялся о доброте его сердца, о ничтожности его ума, а более всего напирал, с колкостью, о его богатстве.
Лиза и я, мы сказали Лермонтову, что у нас 6-го будут танцевать, и он нам решительно объявил, что приедет к нам.
-- Возможно ли, -- вскричали мы в один голос, -- вы не знаете ни дядей, ни теток?
-- Что за дело? Я приеду к вам.
-- Да мы не можем принять вас, мы не принимаем никого.
-- Приеду пораньше, велю доложить вам, вы меня и представите.
Мы были и испуганы и удивлены его удальством, но зная его коротко, ожидали от него такого необдуманного поступка.
Мы начали ему представлять строгость теток и сколько он нам навлечет неприятных хлопот.
-- Во что бы то ни стало, -- повторил он, -- я непременно буду у вас послезавтра.
Возвратясь домой, мы много рассуждали с сестрой о Лермонтове, о Л[опу]хине и очень беспокоились, как сойдет нам с рук безрассудное посещение Лермонтова.
Свободное копирование
