1939 - 11

19 апреля

    Днем был у Молокова, на работе в ГУГВФ. Встретил меня радостно.

    - Как был летчиком - так друзей было сколько угодно, а стал начальником - забыли.

    Поговорили с тоской о прошлых днях. Он начал жаловаться на свою канцелярию.

    - И кто только бумагу выдумал. Читаю, читаю, с утра до вечера и не успеваю все прочесть. А совконтроль говорит, что не все читаю, обижается. Не знаю, что и делать.

    - А пусть обижаются. Работа только тогда действительно хорошая, если обижаются.

    - Это верно.

    Рассказал я ему о полете Кокки. Заинтересовался и даже позавидовал.

    - Хороший полет. А от меня что хочешь?

    - Ты должен написать статью о международной линии СССР-США.

    - Поможешь?

    - Помогу.

    - Ладно. Я считаю, что надо летать на сменных машинах. До берега посуху, а над водой - на морских. Поедем обедать. мне мать огурчиков прислала - загляденье.

    Поговорили о полете Орлова на Рудольф. Вспомнили Ритсланда, Побежимова. Вздохнули.

    - Хороший был экипаж. У меня, впрочем, плохих экипажей не бывало. Ведь верно?

    Володя вчера летал в последний контрольный полет. Днем я позвонил Валентине Андреевне.

    - Уехал на аэродром, волнуется.

    Позвонил туда.

    - Сколько слили?

    - Ох, много!

    - Не тужи, я на старт бидон принесу.

    - Ну тогда хватит точно!

    Часиков в 8 мне позвонил Тараданкин:

    - Что делать, Лазарь, как поймать Коккинаки? Сейчас позвонил ему, подошла жена и нарочито громко произнесла мою фамилию и после паузы сказала «его нет».

    Я рассмеялся, позвонил. Подошла жена Валентина.

    - Приезжайте, Лазарь Константинович, он лежит, вас ждет.

    Поехал. Володя лежит на диване, перед ним стул, доска с шахматами.

    - Играешь?

    - Нет, думаю.

    Подошли к карте. Прямая карта от пункта до пункта.

    - Вот видишь трассу, проложили сейчас напрямик. Гренландия остается в стороне.

    - Жалко, я хотел на нее взглянуть.

    - Могу завернуть и за тебя посмотреть, а тебе не удастся.

    - Как леталось вчера?

    - Хорошо. Погода отличная. Прошвырнулся за Ростов и обратно, отдыхал просто в воздухе. Да штурмана проглядел. Турка! «Где мы?» - спрашиваю. Он: «Тут». Я говорю:

«Нет, тут». Он перевесился за борт: «Да, верно». Эх, Сашки нет!

    - А взлетел как?

    - Умора! У меня все минуты сейчас сосчитаны. Я знаю, что погода только вчера, а потом не будет. Вдруг звонит позавчера Каганович: «Приезжай. Разговор есть. Говорят, ты хочешь взлетать с 10-ти тонным весом? С таким весом с центрального никто не взлетал. Перебирайся в Щелково». Я говорю: «Взлечу!» Уехал на завод. Приезжают наркомвнудельцы: «Это немыслимо». Я возмутился: «Кто лучше знает - я, летчик, или вы?!» Каганович вызвал на консультацию Громова и Байдукова. Я объясняю: вес такой-то, дорожка идет так-то, пойду от города, ветер ожидается такой-то. Понадобится мне 500 метров. Громов подумал и говорит: «700».

    Ну ладно, кое-как отбрыкался. Сел за баранку и зло взяло. Как мотанул 400 метров и взлетел. И даже без круга ушел. В полете отошел, отдохнул (смеется).

    - На большой высоте шел?

    - 5000-6000. Половину кислорода съели. Вот беда. Ведь и в полет из-за веса берем только на 12 часов. Ну, сэкономим, хватит на 15. А потом? Понимаешь, до чего прижало с весом?

    - Жидкий?

    - Конечно. Я к газообразному больше привык, да что делать - вес.

    Он задумался.

    - Харчат много?

    - Моторы-то? Да как лошади! Прямо не знаю, что делать. Ну да что-нибудь придумаю. Вобщем, этого запаса мне хватает в обрез, при штиле. Чуть ветерок - и без взятки. А ветерок обещают.

    - Вот бы погоду как 3-го!

    - И не говори. Я и так несколько дней расстраивался. А возьми вчера. Идем обратно

    - что за хрень - скорость 220. Прямо завис в воздухе! Вижу Сталиногорск, а дойти не могу. Вот ветерок! Если такой в полете будет?

    Кури! Это феодосийские. Бывшая «Мессаксуди».

    Я рассказал ему о разговоре с Молоковым. Он очень любит его.

    - Уважаю я дядю Васю. Молодец он. Простой, работяга, настоящий человек. Насчет трассы и морских машин он прав. Я думаю, что воздушное сообщение между СССР и Америкой будет развиваться, конечно, не через полюс, а по нашей трассе.

    - Может быть, и через восток. Там все готово.

    - А в Анадыре аэродром есть? А связь с Хабаровском? (спрашивает с интересом)

    - Есть. Изыскивается. Но полярники уже давно летают.

    - Да,  - сказал он задумчиво,  - Это реальная линия. Тут лишь небольшой кусок над Охотским морем лететь. Но и моя линия жизненна. Она связывает и Европу, а это важно.

    Показал я ему план: статей 15-20.

    Он удивился:

    - Куда столько?

    - Да тут всего номера на три.

    - А ты знаешь, как писать будете? В день вылета - ничего. Ухожу я в 4 утра. Сажусь в 4-5 утра. Будете наверняка ждать посадки, держать газету. Кстати, я с собой возьму в подарок Рузвельту утренний номер «Правды». Мне не впервые быть вашим почтальоном. А календарно получается совсем эффектно. Вылетаю, скажем, 27-го, и

27-го вечером и сажусь. Я на этот случай письма с собой беру и заставлю проштемпелевать. А раньше старта писать не следует. Я и в прошлом году просил т. Сталина перед отлетом писать не надо, пока не пройду половину. «-Почему?» - «Да ведь если неудача, так это не только мое личное дело, зачем же публично позориться».  - «Это вы правильно говорите. Спасибо вам т. Коккинаки. Вы первый об этом сказали». И сейчас я уверен, что перед отъездом меня примут, я опять об этом буду говорить.

    - Машину перекрашиваешь?

    Смеется.

    - Нет, так и остается русскими буквами «Москва». Пусть знают, как это слово пишется по-русски, не умеют - научатся.

    - Так кораблик вышел в море.

    - Знаю. Это для успокоения тех, кто тут останется. Нам он не нужен. Ну пойдем играть.

    Гоняли в преферанс до трех ночи.

    - А как Гордиенко?

    - Турка!  - пустил он свое любимое слово.  - Потерялся в полете.

    - А погода как была?

    - Да как зеркало - все видно до горизонта.

    - Смени его!

    - Ну что ты. Лететь надо. Будет хоть на ключе стучать.