Село Богимово

Часть первая. Прончищевы

I. Село Богимово

   В Тарусском уезде река Ока служит естественною границей двух губерний: Тульской и Калужской. По течению Оки есть места очень живописные; то ее крутой берег покрыт лесом, то он плоский и отлогий, так что в мае месяце он представляет картину цветущих заливных лугов, а в июне - богатых покосов.

   Но поселки по Оке отодвигались далеко от русла реки, вероятно, вследствие ее широкого разлива в весеннее время, и помещичьи усадьбы были редки над Окою; разве-разве появлялись они на ее кручах, где река во время разлива не могла приносить вреда: эти усадьбы были самые живописные. Я помню таковую в Тарусском уезде - сельцо Колосове[1] Чертковых: оно поражало своим местоположением. Но усадьба эта была не очень старинная; архитектура барского дома могла быть отнесена к характеру построек времени императора Александра I, балкон представлял ротонду с колоннадой под куполом. Сидим мы, бывало, летом на этом балконе после позднего обеда (у Чертковых обедывали по-английски, часов в шесть) и любуемся Окой. Она разлилась широко внизу густого парка, а противоположный берег реки представляет равнину зеленых лугов; вдали, на горизонте, освещенный закатом солнца, в розовом свете его последних лучей, является, как на ладонке, хорошенький уездный городок Алексин Тульской губернии. Этот городок, с группой строений и церквей на полугоре, давал жизнь и особую прелесть ландшафту. Но я бывала в Колосове в 1839 году и помню его во всем блеске затей, вывезенных тогда под впечатлением недавней поездки Чертковых за границу; древние же усадьбы в нашем Тарусском уезде строились скорее внутри уезда, по берегам рек, менее значительных, чем судоходная Ока. Такова была река Мышинга в Тарусском уезде - она впадает в Оку, против самого Алексина; в этой местности оказалась железная руда, и вскоре на этой незначительной реке возник чугунолитейный завод[2].

   Вверх по Мышинге являются крестьянские поселки, деревушки: параллельно ее течению проходил когда-то большой тракт Калужской казенной дороги. Мышинга - неширокая река; то она вьется между лугами, то один из ее берегов вздувается горками, которые покрыты хвойным лесом, иногда осинником или березником. Природа тут довольно миловидна; у самого русла реки растет ивняк с его бледною, голубоватою зеленью, дальше группируются ольхи с их темною листвой; между букетами этих деревьев являются лужки и болотца, из которых подымаются часто стада диких уток и куропаток. Дичи много в этой местности. Мышинга - прелюбезная речка; она имеет способность служить обитателям ее берегов, сообразуясь послушно с их требованиями: так, над ее руслом является плотина, задерживающая ее воды в глубокий пруд, над которым работает чугунолитейный завод, тогда как в других местах по ее берегам лепятся крестьянские ребятишки, которые с самой весны ставят верши и ловят раков в ее так называемых бучилах.

   В 1770-х годах, в царствование императрицы Екатерины II, по течению Мышинги было расположено село Богимово, Тарбеево тож. Крестьянский поселок с ветхими избушками и плетневыми огородами тянулся вдоль течения реки по обеим ее берегам, из которых один подымался, постепенно возвышаясь, и терялся на горизонте, представляя с одной стороны едва заметную полоску леса и равнину полей, а с другой берег был гористый, с овражками, вершинками и осиновою рощей, из-за которой виднелся деревянный барский дом с садом. Недалеко от барской усадьбы, на полугоре, стояла ветхая деревянная церковь с кладбищем; немного ниже домик священника с крылечком, избы причетников... Проселочная дорога вьется по горе мимо этих построек, крутая, глинистая, с глубокими колеями и рытвинами по обеим ее сторонам: она теряется на горизонте.

   Картина этого сельского вида имела всегда что-то грустное; эта ветхая деревянная церковь, с крышей, поросшей мхом, кладбище с оградой, в которой, там и сям, не досчитывалось всех продольных переборов; как-то угрюмо и неприветливо было в этом месте. Даже народ богимовский отличался тою же угрюмостью и в особенности приниженностью: пройдите по деревне, окликните кого из мужиков, - они неохотно будут с вами гуторить, точно они глуповаты, не то глуховаты, недоверчивы и упрямы.

   Барская усадьба с довольно большим деревянным домом смотрит не то убого, не то бедно, не то таинственно. Замкнутость всюду какая-то, точно в монастыре.

   Село Богимово принадлежало в то время Ионе Кононовичу Прончищеву; он был разбит параличом и впадал почти в детство.

   Из родословной Прончищевых мы видим, что этот род дал две ветви дворянских фамилий: Потресовых и Прончишевых. Не думаю, впрочем, чтобы они восходили слишком далеко своею древностью или чтобы они вышли из Орды; однако при Петре Великом один из предков Прончищевых был во главе экспедиции, посланной царем в Сибирь для исследования устьев реки Лены, другой был отправлен послом к одному из иностранных дворов. Теперь этот род угас: последним из рода Прончищевых был мой отец Алексей Владимирович Прончишев.

   Добрые люди рассказывали, будто этот владелец села Богимова был в свое время человек разумный и добрый, что прежде жилось хорошо в его семье, что если богатства не было, то и недостатков не терпелось. Мелкопоместным помещиком его назвать было нельзя, ибо в Богимове числилось за ним ревизских 100 душ; земли было при имении достаточно, так что можно было жить и не тужить. Оно, в сущности, и было так, но дело в том, что Иона Кононович потерял нежно любимую им супругу, от которой у него остался сын Алеша еще в колыбели; тогда, ради этого ребенка, он призвал к себе на жительство сестру свою, Мавру Кононовну, пожилую и степенную девицу; она имела и свое маленькое именьице, однако, поставив там над хозяйством сметливого мужичка-старосту, решилась переехать к братцу в Богимово. И вот с той поры в Богимове жизнь потекла пасмурно, все вокруг стало глядеть сентябрем; таков уж был нрав у Мавры Кононовны. Надо, конечно, отдать ей полную справедливость в том, что порядок в доме она умела содержать и нравы блюсти самым строгим образом, но у нее все выходило резко, докучливо, и все окрашивалось мрачными красками. И при ее управлении тяжело жилось в Богимове, особенно когда хозяин после параличного удара стал жить совсем детскою жизнию.

   К племяннику своему Алеше Мавра Кононовна относилась всегда строго; когда он подрос, она взяла дьячка для обучения его грамоте, была весьма довольна его успехами, ибо мальчик был очень смышленый и бойкий: даже ради преуспеяния в науках Мавра Кононовна пригласила ему в товарищи Прошу Крюкова, крестника Ионы Кононовича, сына одного из ближайших богимовских соседей. Так вот и шло образование в те времена, и большего не требовалось, особенно в провинциях. Если бы отец Алеши был здоров, то, может быть, иначе устроилось бы его жизненное поприще; но при властолюбивой тетушке племянник рос, сознавая над собою ее полнейший авторитет, да и пока не мечтал еще ни о какой карьере.

   Мавра Кононовна была пресолидная и преосновательная особа. По гостям ездить не любила; разве только в год раза два ездила она в Калужку или в село Бор на поклонение чудотворным иконам; положительно все соседи забыли дорогу в село Богимово с тех пор, как она там поселилась.

   Например, хотя бы священник села Богимова, отец Даниил, который при покойной супруге помещика часто заходил в барские хоромы, являлся теперь к

   Мавре Кононовне только по делам церкви. Надо сказать, что сельское духовенство было всегда в большой зависимости от помещиков, которые имели все средства помогать священнику и причту, входя в их домашние нужды, или же оставаться к ним равнодушными. Мавра Кононовна ходила в церковь, не пропуская ни одной заутрени, прикасалась губами к руке священника, получая от него благословение, но она не была склонна видеть в нем человека или ближнего. Поп возбуждал в ней даже чувство недоверия и враждебности, соединяясь в ее воображении со всем духовным сословием, к которому дворянство относилось всегда свысока. Нередко в обществе слышались тогда такие мнения: "Если и хороший священник, а все же кутейническое отродье; а у кутейника глаза завидущие, а руки загребущие". И Мавра Кононовна была убеждений той среды, в которой родилась и жила. По природе своей она была эгоистична и не способна смягчаться перед нуждами ближнего, между тем как ее собственные интересы выступали в жизни всегда на первый план. Чужая беда слабо касалась ее сердца, и если кто спотыкнется на жизненном пути, она резко говорила: "Поделом вору и мука". Пользуясь сама отличным здоровьем, она не сочувствовала ничьим страданиям и презирала страждущих. Она очень долго сохраняла свежесть и физическую красоту; можно сказать, что она была классически хороша собой и даже в старости имела длинную густую косу, в которой не было ни единого седого волоса. Странно, что при таком запасе здоровья и сил душевное ее настроение носило мрачный характер: все покрывалось в ее глазах неудачей и тяжелыми предчувствиями. Она была убеждена, что какой-то злой рок тяготеет над домом и родом Прончищевых. Предвидения не то пожара, не то крушения никогда не оставляли ее воображения.

   Она всегда жаловалась, все берегла на черный день: в Богимове будто никогда не было праздника, а все подряд будни. Домашняя провизия была у Мавры Кононовны разделена на возрасты и, достигши, по ее понятию, зрелости, являлась на стол часто несвежею. Зорко наблюдалась под счетом всякая тряпка: кладовые и амбары запирались собственноручно самою барышней (так называли в доме Мавру Кононовну), и она носила всегда в большом бархатном ридикюле связку ключей, которой никогда никому не доверяла.

   Несветлое и нерадостное было детство Алексея в доме отца при такой тетушке: немудрено, что нравом он сделался тоже недоверчив, упрям, даже хитер. Власть тетки была слишком сильна, чтобы возможна была с нею борьба; но не раз в детстве Алеша с Прошей забирались через окно в ее кладовую и похищали там орехи, яблоки и пряники. После и доставалось же им за это, но "с злой собаки хоть шерсти клок". Поучит детей Мавра Кононовна розгами да и спокойна на несколько месяцев; в те времена не задавались наблюдениями за детскими впечатлениями или анализом детских характеров; тогда не говорили о развитии детей, но главным принципом было держать их в черном теле. Несмотря на все это, Алексей вырос и превратился в статного, красивого юношу и наружностью походил на тетку. Черты его лица были правильны; темные волосы откидывались назад, густо обрамляя высокий лоб; карие глаза были красивы, но брови над ними имели способность дрогнуть иной раз гневом и страстью. Ему пошел уже семнадцатый год. Русскую грамоту он хорошо усвоил и писал куда красивее своего учителя, богимовского дьячка, бойко читал, даже любил заниматься книжками. Мавра Кононовна, вообще недовольная всем и всеми, была однако удовлетворена степенностью племянника, находила, что его образование совершенно соответствует его дворянскому достоинству, и решила даже, что скоро придется записать юношу на службу царскую: чего ему дома баклуши бить? Обстоятельства, на которые она всегда жаловалась, сложились, однако, совершенно согласно с ее желанием, и даже гораздо скорее, чем могла предполагать Мавра Кононовна.