Вступление
С раннего детства пришлось мне проезжать немалые пространства по двум губерниям моего дорогого отечества. Мои родители жили обыкновенно в своем калужском имении, но часто предпринимали всей семьей путешествия то по Калужской, то по Тульской губернии, где жили многочисленные наши родственники или добрые друзья. Бывали мы часто в Калуге. Я хорошо помню Тарусу, Козельск, Одоев, Лихвин, Белев, Алексин.
Ненарядна наша северная природа: равнины, поля, рощи; очень обрадуешься хвойному лесу, если он встретится на пути, и это бывало, когда приходилось путешествовать по течению реки Жиздры в Козельском уезде, или же, как езжали в Москву, так под Серпуховом мы любили сосновый бор и заливные луга; очень любовались ими.
Чем скупее природа на свои красоты, тем глубже впечатление, которое они оставляют; полученные же впечатления в детском возрасте положительно теряют способность изглаживаться из памяти: теперь, когда я вспоминаю для своих записок воспоминания детства, то слежу шаг за шагом за развитием моих чувств, мыслей, симпатий и антипатий, сложившихся у меня под влиянием этих впечатлений моего детства. Прошли годы, протекли события. Прошла юность с ее волнениями, зрелый возраст с его трудами; настала старость с ее недугами, тоскою и утратами, а мысль, стремясь в прошедшее, роется в нем, ищет и находит, как последовательно из этих детских впечатлений сложился весь строй и порядок моего нравственного бытия.
Эти реки, эти рощи, эти проселочные пути, по которым мы езжали тогда с родителями, оставили во мне столь глубокие впечатления, что из них, как из нитей, соткалось полотно всей моей нравственной природы. Для меня ясно, что на этой почве родились и выросли в душе моей привязанность к родине, к народу, к церкви; эти нити и впечатления детства дали направление всему содержанию моей жизни.
Позволю себе теперь дать читателю весьма краткий обзор Калужской губернии. Он его не утомит, но может быть кстати при чтении этих записок.
Калужская губерния составляла долго часть Московской и занимала всегда видное место в нашей отечественной истории. В 1658 г. царь Алексей Михайлович приказал присоединить к Калужскому посаду село Спасское, принадлежавшее прежде Романовым, и с тех пор Калуга сделалась довольно значительным городом.
Калуга лежит в 168 верстах от Москвы. Она сохраняла всегда тесную связь со столицей, и вследствие этого на ней отражались все исторические события, волновавшие Россию. В 1812 г., при отступлении из нашего отечества наполеоновских полчищ, Кутузов устраивал артиллерийские парки в пяти верстах от Калуги; знаменитая битва близ села Тарутина и сражение при Малом Ярославце происходили на калужской территории.
Калужская губерния не может считаться в числе хлебородных местностей Российской империи; почва там глинистая; климат, хотя его называют умеренным, весьма неприятный; морозы и санный путь продолжаются около семи месяцев в году.
Народ в Калужской губернии работящий, сметливый и способный. Калужские крестьяне являются и до сих пор повсюду лучшими ремесленниками: они ходят далеко на промыслы, ездят на Кавказ и в Персию, торгуют там канарейками, которых разводят и выращивают в селе Полотняный Завод в Медынском уезде. В Одессе в гостиницах часто встречаешь целый персонал дворников в красных рубахах: это все расторопные молодцы-калужане; в Киеве лучшие печники и плотники из Калуги. Правда, что нужда научила калужан искать средств к пропитанию другими путями, чем земледелие. "Вестимо, - говорит калужский мужичок, -земелька у нас плохая, глинка святая: глядишь, к Аксинье полухлебнице (24 января) у хозяйки не осталось ни синь пороху муки, чтобы замесить хлебушки: семья хоть помиру иди!'' Впрочем, и внутри губернии крестьяне находили себе заработки. Многие местности Калужской губернии изобилуют чугунною рудой, и скоро там возникли чугунолитейные заводы; затем при Петре I существовали уже в Калуге канатные фабрики, кожевенные заводы, сортировка щетины: значит, и тут крестьяне получали заработную плату. Торговое движение развивалось быстро в Калужской губернии, и продукты промышленного производства начали доставляться в Балтийские порты. Судоходная широкая Ока протекает по Калужской губернии, кроме того, реки Серена, Угра и Упа служат для сплава товаров в Мценск и Орел. В Козельском уезде село Сухиничи служит складом пеньки, которую везут туда из Трьской, Полтавской и Орловской губерний и затем отправляют ее в северные порты.
При Петре I Калуга была сначала приписана к Московской губернии, затем в 1719 году назначена провинциальным городом Калужской провинции. При Екатерине II она сделалась главным городом Калужского наместничества и при Александре I, в 1808 году, оставлена губернским городом.
По делам духовным Калуга была сначала подчинена Крутицкой епархии, потом управлялась московским архиереем, наконец в 1798 году созданы Калужская и Боровская епархии, и дела духовные получили в Калуге самостоятельное управление. Очень может быть, что в этом случае влиял московский митрополит Платон, желая создать непосредственную духовную власть там, где было много раскольников: они являлись в Калужской губернии между купцами и экономическими крестьянами.
К этому краткому обзору Калужской губернии прибавлю еще, что в ней было много святых обителей, подобно тому как и во многих других губерниях нашего обширного отечества. В 15-ти верстах от Калуги лежит Тихонова пустынь (мужской монастырь), затем в самом городе девичий монастырь во имя Казанской Божией Матери, а недалеко от города, в довольно живописной местности, Лаврентьева пустынь. Верстах в семи от Калуги было в древности городище при речке Калужке. Впоследствии на этом месте, в доме помещика, явилась чудотворная икона Калужской Божией Матери. Тогда был сооружен храм, в который перенесли икону; в это село, Калужку, стекается множество богомольцев на поклонение чудотворному образу. Я помню, что в юности мы предпринимали путешествие пешком на Калужку; она находилась верстах в 25-ти от имения моего батюшки.
В девичьем Калужском монастыре я тоже часто бывала у тетушки моей Софьи Дмитриевны Кашкиной. Помню я ее уютную, светлую келейку, опрятно убранную. Войдешь, бывало, в ее приемную комнату - так тихо кругом; на окнах белые кисейные занавески, горшки жасмина и герани; ковер своей работы перед диваном, под круглым столом, а по обеим сторонам его чинно стоят небольшие кресла. Над диваном портреты родных, в переднем углу комнаты Распятие: перед ним теплится лампада. Летом, бывало, окно открыто в небольшой палисадник; тетушка собственноручно сажала и поливала свои цветы. И какие крупные и пестрые маргаритки там цвели! Любуешься ими, а из храма, который был в нескольких шагах от ее кельи, доносятся звуки церковного пения. Я часто гостила у этой тетушки; игуменья была там добрая и кроткая мать Анжелика: я была еще ребенком, и она щедро кормила меня вареньем и смоквами. Зато казначея, мать Аполлинария, была высокая и плотная монахиня, строгая и суровая; я ее очень боялась.
В Калужской губернии, в Козельском, уезде есть еще обитель; воспоминания о ней глубоко врезались в мою память. Эта обитель носит название Оптиной пустыни. Вид этого монастыря производил на меня особое впечатление, хотя местность не поражает исключительной живописностью; я всегда находила особую прелесть в простоте его ландшафта.
Монастырь расположен на берегу реки Жиздры, в сосновой роще. Когда вы к нему подъезжаете, то он является постепенно вашему взору из-за темной хвойной зелени, точно эти сосны берегут его под своею сенью от любопытных взоров грешных людей. Река Жиздра огибает одну сторону обители, затем, обратясь от нее в другом направлении, продолжает свое течение по широким полям и лугам и теряется на горизонте перед вашими глазами.
Усердие мирян к этой обители имело издавна большое значение в Калужской губернии; туда ездили дворянские семьи говеть, и многие имели духовников между иноками. При монастыре была гостиница для посетителей. Народ нес туда свою лепту; всякий искал там поддержку для реванш и борьбы на пути земной жизни. Я помню там старца схимника Леонида, мы ходили в его келью испрашивать его благословение.
Затем прошло много лет. Я жила в Киеве, где столько святыни; эти впечатления детства и юности исчезли из моей памяти. Но лет семь тому назад читала я роман талантливого нашего писателя Достоевского "Братья Карамазовы", и на страницах его я встретила описание одного монастыря. Это описание невольно перенесло мои воспоминания в ту святую обитель. В лице старца Зосимы, мне казалось, я видела одного из схимников; рассказ о нем у Достоевского вышел верен и характерен. Затем автор мастерски указал на ту связь, которая существует в нашем отечестве между всеми сословиями и церковью, могучая кисть Достоевского бросила яркие краски на эту сторону русской жизни: перед вами является ясно картина народных верований, глубоко прочувствованная автором. Скажу, однако, что страницы, которые касаются кончины Зосимы, смутили меня смелым анализом положений. Я осталась недовольна, будто уязвлена душой. Какой-то голос говорил мне: "Не то, не то!"
1883 год я прожила на Кавказе. Я умилялась перед величием его природы, созерцала его цветущие долины, могучие бурливые потоки, снежные вершины его гор и забыла миловидные ландшафты моей родины, забыла нашу широкую Оку с ее отлогими берегами. Но раз как-то в Кутаисе попалась мне в библиотеке майская книжка "Русского вестника", кажется за 1883 год. На ее страницах я прочла биографию Зедергольма. Я знавала его в Москве в 40-х годах, он был сын важного по сану духовного лица при лютеранской миссии в Москве. В то время молодой Зедергольм был студентом Московского университета, с типом лица остзейских немцев, воспитанный в патриархальной среде немецкого порядка. Зедергольм успешно окончил курс на филологическом факультете в Москве, был послан за границу от университета - перед ним открывалась блестящая карьера. И этот Зедергольм бросает ее, удаляется в Оптину пустынь и произносит там иноческие обеты. Он и в келье трудился над греческими манускриптами, но болезнь прекратила вскоре нить его жизни. Что побудило этого лютеранина, этого ученого сороковых годов удалиться в ту святую обитель?
Тогда опять я вспомнила Оптину пустынь и мои молитвы там перед престолом Божиим.
