Пути Господни неисповедимы Часть 3
Зигзаги моей судьбы - Божий промысел
В силу объективных обстоятельств я была многого лишена в детсве и юности. Точнее, как дитя войны лишена была детства вообще. Я старалась дать всё, что возможно, своей доченьке и вместе с ней пережить то, чего была лишена сама.
Когда Ирине исполнилось 5 лет, мы пошли в детский хор «Звёздочка» при клубе строителей недалеко от нашего дома. Руководительница Инна Георгиевна Соснина, высокая, стройная брюнетка, прекрасна как фотомодель, сочетала строгость и доброту. Детишки подчинялись ей беспрекословно. Ирина была самая маленькая, и мне разрешили сидеть на репетициях. Это было и моё музыкальное образование. Я со всеми пела распевки, детские песни. Мы и сейчас очень любим петь те детские песни. Хор был замечательный, часто выступал на предприятиях, перед ветеранами, в доме престарелых и т.д. Для детишек в дни поездок на концерты я готовила вафельные трубочки или пирожки, и таким образом влилась в детский коллектив. Раз в неделю ходили в изостудию. Когда художник задал задание нарисовать портрет мамы, Ирина, глядя на свой рисунок, заплакала:
- Мамочка, ты красивая, а здесь «какая-то стласная».
- Иришенька, а ты нарисуй портрет Василий Ивановича.
Хоть портрет был нарисован в той же манере, но художница не расстроилась.
Летом отпуск провели в Одессе на Куяльнике. Хотелось как-то закалить и поправить здоровье Ирины, да и своё. В общем 1980-81 годы мы пережили нормально. А вот 1982 год обрушился шквалом испытаний. Куда приведёт этот тернистый путь стало понятно только позже, ибо, исключив хоть какое-то звено, трудно было бы пробиться к цели. Теперь я воспринимаю это как испытание Свыше моих сил и способностей.
Сразу после моего успешного доклада по применению контрастного вещества для исследования микрорельефа желудка перед большой аудиторией и учеными из Москвы и Ленинграда Сапар Тусупбекович собрал ординаторов и кафедральных работников и объявил:
- Теперь каждый кабинет будет специализирован: урологический, костный, пульмонологический и желудочно-кишечный. Желудочно-кишечный будет обслуживать Анна Дмитриевна.
Все перечисленные специальности для врача без лучевой нагрузки: лаборант делает снимки, врач описывает. А исследование желудка и кишечника – это мама мия, тут и сила, и лучевая нагрузка под завязочку. Я пыталась протестовать. Но Сапар Тусупбекович успокоил:
- Зато быстро наберём интересный материал.
Правда, этот эксперимент долго не продлился. Было настолько тяжело, что я не выдержала и даже расплакалась и, самое обидное, допустила ошибку, которая дорого стоила и больной, и мне. Дома у меня случился гипертонический криз. Началась рвота, вызвали скорую. Вошла врач и с порога командным голосом:
- А ну-ка, больная, возьмите себя в руки!
Подошла к кровати, измерила давление - 240 /100 ммртст - и уже другим тоном:
- Что принимали?
Я сказала. Она сделала мне внутривенно укол, подождала, ещё раз измерила давление и на правах судьи, стоя надо мой как статуя и показывая указательным пальцем, прочитала приговор:
- Вы же умрёте! На кого Вы оставите ребёнка?
Иришенька стоит рядом и перепуганно смотрит на тётю в белом халате. Врач ушла, но приговор Галины Николаевны ещё долго звучал в моей голове. След от того случая остался надолго. В Англии при исследовании МРТ обнаружили аневризму правой затылочной артерии мозга. Кто знает, может это след того случая? Но я до сих пор жива. Наши пути с Галиной Николаевной пересекались ещё не раз. Следующая встреча была на медкомиссии, которую мы проходили ежегодно. Память у Галины Николаевны была уникальная. Только я вошла в кабинет:
- Анна Дмитриевна, Вы что хотите медкомиссию пройти?!
Я её уже забыла, но она мне напомнила.
- Помните, я у Вас на вызове была?
Вот так встреча! У меня мурашки по телу поползли. Каждый раз для меня медкомиссия была испытанием: «Быть или не быть мне в штате рентгенологов»?
В то время я готовила материал для аттестации. Отчет мой с учетом публикаций в журналах и 8 рацпредложений заслуживал высшей категории, и на этом настаивали и члены комиссии, и представитель из министерства. Но Абрам Самойлович, главный рентгенолог, справедливо наложил вето, я думаю, из-за моей ошибки, и мне присвоили первую категорию. Казалось всё, мечта рухнула. Стоп, локомотив.
Да тут ещё неожиданный домашний эпизод. Как-то ночью под окном раздался страшный крик женщины о помощи. Мы с мамой выглянули в окно и увидели, как двое мужчин волочат женщину по земле. Мы побежали к соседям и вызвали милицию. Пока милиция приехала, всё улеглось, женщину куда-то уволокли. Но шум во дворе стоял ещё долго. На утро моя мама мыла лестницу, вдруг Гримальская, соседка с первой квартиры, с претензией:
- Ты что подняла на ноги милицию, всем спать не дала?
Я при этой сцене не присутствовала, но потасовочка там была нешуточная. В конце концов моя вылила ведро грязной воды на Гримальскую, и Гримальская подала в товарищеский суд. Я маму не пустила, зная её горячий характер, пригласила сотрудников с выставки и больницы и весь удар приняла на себя. Казалось, всё обошлось. Но однажды я спускаюсь вниз по лестнице с Иришенькой, ко мне подходит сын Гримальской, берёт меня за шиворот и говорит:
- Если ты не закроешь рот своей матери, я тебя убью!
Бедная Иришенька, она не могла спать много ночей. Мы спали на одной кровати. Она прижмётся и, всхлыпивая, шепчет:
- Я боюсь, если тебя убьют!
- Не бойся, солнышко, мы всегда будем вместе.
Гримальскому я написала записку:
- Вы мне угрожали, что убьёте, а теперь будете охранять меня. Если со мной что случится, Вы первый будете отвечать. О Вашей угрозе я написала сотрудникам и оставила такую записку в отделении.
Больше он меня не задевал.
Кроме нервного потрясения у Ирины участились ангины, и совокупность всех обстоятельств вынуждала меня принять радикальное решение. Владимир Васильевич посоветовал мне переехать в Тамгу на Иссык-Куль в военный санаторий. В Тамге жила его мама, и первое время мы остановились у неё. В санатории только через две недели ожидали новый заезд отдыхающих. Это было в мою пользу, я не сразу должна была приступить к работе. Вскоре начальник санатория перевела меня на подселение в одну семью. Обстановка была ужасная. В доме жили родители и двое мальчишек подростков, вызывающих своим видом и поведением тревогу. Беспорядок наводил на мысль «Как же можно тут жить?» На кухне - полчища тараканов, осмелевших даже днём, везде окурки, и даже дверей, чтобы закрыться, нет.
Оставив вещи, мы вышли с Ириной прогуляться. Природа в Тамге потрясающая - роскошная зелень, чистейший воздух с запахом хвои. Ирине особенно запомнился небольшой зооуголок - олени, косули и горные козлы. Пообщавшись с ними, мы спустились вниз с пригорка. Перед глазами сколько взгляд охватит предстаёт голубое хрустально чистое озеро. Была ранняя весна. Ярко, но обманчиво светило мартовское солнце. Мы прогулялись, а вечером у Ирины разболелись уши, да так сильно, что до утра она криком кричала. Утром Ирина, бледная как смерть и сердцебиение сосчитать невозможно, очень напугала меня. Я попросила машину у главврача, и нас отвезли в какую-то районную больницу. Врач, киргизка, оказалась очень внимательной и профессионально грамотной. Закапала обезболивающие капли и выписала сложный какой-то состав ушных капель. Иришенька успокоилась. Но и на следующий день у Ирины продолжались приступы параксизмальной тахикардии. Мы вынуждены были вернуться домой.
В Алма-Ате я положила Ирину в ревматологическое отделение с диагнозом: ревмокардит и хорея. Состояние Ирины ухудшалось, она ночами не могла спать, была возбуждена. С утра пораньше я уже у неё, и после работы (ЦКГБ рядом) я тоже у неё. И всё же в промежутке в обед медсестра дала Ирине таблетки аспирина запить хлористым кальцием. Очевидно, получился ожог слизистой. У Ирины неукратимая рвота. Я вынуждена была забрать её домой. Заведующей я сказала:
- Вы не ругайте медсестру, а накажите как она мою дочь - пусть запьёт таблетку хлористым кальцием и больше ничего, пусть почувствует, как это.
Причина ревматизма - прежде всего патология миндалин. А в выписке из истории болезни было написано: «Консультация лор врача – лор органы без патологии». Эта запись свидетельствует только о халатности врача. Каждый день я осматривала миндалины, на одной из миндалин увидела гнойник размером с вишню. Записалась на консультацию к профессору отоларингологу С.В. Круглому. Пока очередь подошла, абсцесс прорвался. Но и профессор, посмотрев, сказал мне неутешительно:
- Ищите причину в другом. Помочь ничем не могу, её срочно нужно класть в стационар и серьёзно обследовать, иначе Вы потеряете ребёнка.
Общее состояние Ирины на тот момент было тяжёлое. И, естественно, что профессор предположил более серьёзную причину, чем патология миндалин и настоятельно требовал клинического обследования.
- Но я только неделю назад выписала её из больницы.
- Вы - врач, и сами видите, насколько серьёзное состояние. Советую не терять времени.
Я через Лидию Семёновну пробиваюсь на консультацию к знаменитому профессору ревматологу, фамилию его забыла. Он, внимательно осмотрев, говорит мне:
- Вы же рентгенолог. Поздние роды - в этом причина.
- Но она была совершено здоровым ребёнком, в чём дело?
Привезла Ирину домой, положила на кровать. А сама - в истерике, криком кричу, что делать - не знаю. Звонок. Пришла проведать меня коллега Анна Астафьевна. Она мне такие страсти порассказывала, что ей пришлось пережить от наших коллег со своим сыном, что я как-то успокоилась и решила не отчаиваться, а обратиться к невропатологу совминовской больницы.
В то время я перешла работать в Совминовскую больницу - нужно было как-то компенсировать в денежном эквиваленте прерванный стаж работы. Перед пенсией Валентина Ивановна, невропатолог, внимательно осмотрела Ирину, поставила диагноз: ревмоваскулит сосудов головного мозга, выписала лечение и посоветовала пойти к начальнику 4 управления, чтобы он разрешил прикрепить Ирину к совминовской больнице, тогда она будет иметь право выписать ей церебрализин. Начальник 4-го управления Павлов отказал мне в моей просьбе. Как Божий подарок я в тот день получила письмо от Евгении Ивановны Козлик (мы вместе начинали работать в Кустанайской области), она сообщила, что скоро будет в Алма-Ате. Я тут же телеграммой отправила ей свою просьбу, и она привезла мне церебрализин. Но состояние Ирины не улучшалось. В нашей профессии часто бывают крайности. Тогда был период, когда считалось, что миндалины во что бы то ни стало нужно сохранять. И всё же я уговорила Лидию Семёновну показать Ирину лорврачу института хирургии. Та, посмотрев Иринины миндалины, назначила её на операцию. В то время Институт хирургии был для меня не чужим - я им предложила интересное контрастное вещество для бронхографии. Испытания проходили успешно, и я как своя, несмотря на строгие порядки, даже ночевала возле Ирины после операции. Сама лорврач была удивлена - в миндалинах с обеих сторон в глубине было два мешка гноя.
Причина была удалена, но мне ещё понадобилось много лет, чтобы восстановить моторику и здоровье Иришеньки. Подход к восстановлению у меня был не совсем врачебный. Я не стала для профилактики ежемесячно вводить бицилин - антибиотик пролонгированного действия. По севету неропатолога провела короткие курсы ноотропила и церебрализина. И решила забыть, что я врач. Опиралась на интуицию беспредельной материнской любви. Под музыку мы танцевали, по утрам выходили во двор и учились кататься на коньках. Потом каждое воскресенье ездили на высокогорный каток Медео. Красота - просто дух захватывает! В то время можно было покупать месячный абонемент совсем недорого. Правда, я так на коньки и не стала. Прогуливаясь за краем катка, наслаждалась величием гор, бодрящим горным воздухом под аккомпанемент музыки, испытывала истинное наслаждение. Главное в моей программе было восстанавливать движения естественно, под музыкальное сопровождение и таким образом снимать напряжение и одновременно поднимать тонус и хорошее настроение. Пыталась отдать на танцы, и даже партнёр был -одноклассник Дима. Но дело не пошло. Преподаватель сразу заметила нарушение походки и координации движений и в присутствии всех делала замечания Ирине. Мы старались дома репетировать, но преодолеть вычурность движений не удавалось, и это ещё больше её смущало. Занятия бальными танцами пришлось отложить на будущее.
Моё сотрудничество с Институтом Хирургии продолжалось вполне успешно. В чём суть постараюсь объяснить понятным для всех языком. Представим дерево: ствол, разветвление веток и листва. По аналогии трахея - бронхи крупные делятся на мелкие и заканчиваются лёгочной тканью - мелкими пузырёчками альвеолами, как у дерева листочками. Для получения изображения применялись различные контрастные вещества - иодолипол и даже суспензия растёртого бария. Но ими можно заливать только бронхиальное дерево. После процедуры контрастные вещества легко отхаркивается. Но если они попадают в альвеолы, то остаются там навсегда и постепенно лёгочная ткань теряет свою функцию. Представьте себе, врач делает бронхографию, всё по правилам, но больной во время процедуры кашляет, альвеолы заполняются, и грех на враче и часть нефункционирующего лёгкого у больного навсегда. Есть водорастворимые контрастные вещества - верографин и т.д. Но они выводятся так быстро, что после введения, когда лаборант делает снимок, контрастное вещество уже исчезает. Задача - повысить вязкость, замедлить всасывание. Я предложила самое простое: заварить верографин на крахмале и получить кисель нужной вязкости. Крахмал уменьшает раздражение, повышает вязкость и в организме расщепляется до глюкозы. Очень просто, логично и без вредных компонентов. В Институте Хирургии Генадий Михаймович Киямов и Роза Мухамеджановна за два года сделали более 1500 исследований чётко контрастированных. Контрастирование фазы листвы, т.е. альвеол, определяет границы функционирующей лёгочной ткани, и это очень важно для определения объёма операции. Также Нагима Коспановна Сахипова, доцент Института Туберкулёза, использовала этот метод. В Совминовской больнице проводились единичные исследования.
Я снова почувствовала почву под ногами и решела двигаться к цели. Мне нужно было взять от начальника 4 управлением справку о том, что я являюсь рационализатором и имею право на дополнительную жилплощадь. Собрала все документы, лестные отзывы от замдиректора института хирургии Жумабаева, 10 удостоверений о рацпредложениях, статьи в научных журналах и пошла на приём к Павлову. Конечно, поджилки тряслись, в памяти была не очень дружелюбная встреча, когда я обращалась за помощью для Иришеньки. Но на сей раз он встретил меня более дружелюбно и попросил зайти через пару дней. Через два дня я получила намного больше чем ожидала. Справка была оформлена достойно того учреждения, из которого она исходила. Я пошла на приём в райисполком, и меня взяли на очередь на получение новой квартиры с дополнительной жилплощадью.
Всё бы было замечательно, если бы не приступы с моей травмированной головой. Они преследовали меня всю сознательную жизнь и часто становились поворотным моментом в судьбе. Для ясности, я упала с чердака головой вниз, когда мне было 11 лет. Травма была очень тяжёлой. Несколько дней я находилась в коме и более 2,5 лет не ходила. Лежала тогда и неврологическом отделении в Одессе, и Киевском Нейрохирургическом институте. Под влиянием лечения в какой-то степени гематома рассосалась, и я прожила довольно активную жизнь. Но иногда приступы головной боли были настольки невыносимыми, что я просто не могла обойтись без помощи. Вот и в совминовской больнице пришлось обратиться за помощью к невропатологу. Видок у меня был не приведи господи. Не успев толком представиться, я подбежала к раковине, и меня вырвало. Потом врач уложила меня на кушетку, позвала специалиста по функциональной диагностике, он сделал на тот момент самый прогрессивный метод определения мозгового кровообращения – РЭО-графию. Показатели были настолько угрожающие, что он пошёл к заведующей рентгенотделением Раисе Хасымовне. Мне сделали внутривенно клофелин, я ещё немного полежала в кабинете и села на трамвай, поехала домой. Это было похоже на космическое путешествие - полная невесомость, язык не ворочается, ноги и руки не мои. Хорошо, в трамвае сидел мой сосед, он довёл меня до двери квартиры. Понятно, что этот эпизод не остался незамеченным.
Свободное копирование
