Оазисы добра и правды в моих университетах - 13

Из экспедиции я вернулась в конце сентября. Очевидно, поэтому я не попала в состав прежней нашей комнаты и оказалась в той, где преобладали девушки, учившиеся на пятом курсе. Кроме меня, случайным элементом в этой комнате оказалась китаянка Ли Жуй-цы (так писала свое имя моя китайская подружка). Удивительная личность! Она была исключением в китайском землячестве. Когда и китайцы и все остальные обитатели общежития отправлялись на занятия, Жуй-цы продолжала почивать. Нередко, возвращаясь после занятий, мы заставали ее спящей. Пробудившись, она шла в столовую общежития, покупала винегрет, варила (!) его и только потом съедала. Мы дивлялись, она – тоже: «Как можно есть сырую селедку?» - говорила она. Но мы дружили. Накануне нового 1956 года она подарила мне открытку с удивительно грамотной надписью на обороте на русском языке: «Великая Китайская стена. Кате от Ли Жуй». В моих руках еще один раритет китайского происхождения: Ли Жуй подарила мне открытку с репродукцией картины «Горная река Дуцзяньянь» китайского художника Чэнь Сюэ-гун. Подписи на обороте обеих открыток удивительно грамотно написаны - не каждый русский в дательном падеже напишет «е» в существительных первого склонения. Была на обороте открытки приписка и китайскими иероглифами.
По возвращении из экспедиции я описала все прочувствованное мной этим летом в письме Валентину. Он учился на выпускном курсе. 15 октября я получила от него ответ и в нем: «Ты оказалась храбрее меня. Я столько мучился из-за того моего последнего письма, в котором я незаслуженно оскорбил тебя. Если можешь, прости. Ох, и дурак же я, что тогда поспешил и напорол такую чушь. Ты ли это, Катюша, робкая девчоночка тогда, а теперь гроза для меня, если я захандрю или сделаю что-нибудь тебе не по вкусу». Было и такое: «Я боюсь тебя». Я не нашла его «того моего письма». И не помню его оскорблений. Но мы оба стали взрослыми, и я откровенно писала ему о том, что я изменилась и далеко не в лучшую сторону. «Об этом не стоит ни думать, ни, тем более, говорить и писать мне. Мне не нужна идеальная Катя, - отвечал мне Валентин. – Мне нужна Катюша, которую я хорошо знаю». Он писал мне много и подробно обо всем, связанном с окончанием института и предстоящим распределением.

В феврале 1956 года Валентин приезжал в Москву, и мы договорились с ним, что летом совершим путешествие по Волге. Путешествие не состоялось. А движения его души я поняла лишь много лет спустя, перечитав все его письма – жизнь к тому времени одарила меня прозрением и безжалостно указала на мои промахи и ошибки. Вихрем, закрутившим меня, была спешка, как можно больше успеть увидеть, услышать, узнать. В этом вихре я потеряла самое дорогое, но и приобрела немало.