Мои пути по оазисам добра и правды - 39

Общежитием для нас 19 бывших воспитанников детских домов, учившихся на 1-4 курсах, служил обычный деревенский дом с общей кухней. Между двумя комнатами стояла голландская печь, облицованная красивыми изразцами. Плиту на кухне и голландскую печь топили дровами и углем. За ними наблюдала тетя Маруся, но дрова мы заготавливали и кололи сами. Со 140 рублей на первом курсе стипендия наша поднималась до 200 рублей в месяц на четвертом курсе. Сказать, что ее маловато было, значит, ничего не сказать. Туговато было и с продуктами в магазинах, даже с хлебом. Булочная открывалась в 8 часов утра, мы в это время уже сидели на занятиях. Хлеб очень быстро разбирали, и на нашу долю оставались только пряники и пеклеванная мука. На пряники мы не могли раскошелиться, приходилось печь лепешки из пеклеванной муки. Сейчас едва ли найдутся знатоки этой муки, схожей с мельчайшей пылью. И лепешки из нее выглядели прокаленной глиной. В сентябре и октябре 1950 года меня, значит и всех обитателей общежития, выручала бабушка Мелания. На телегах, запряженных волами, она ездила в Рудню на рынок – продавала продукты со своего нехитрого хозяйства, чтобы уплатить сельхозналог. С корзиной (в тех краях их называют зембелями) продуктов она появлялась на пороге нашего общежития и со словами: «Тебе, дочка, хватит на неделю», - оставляла зембель у входа. Как только она выходила за дверь, мы вываливали содержимое корзины на длинный стол, стоявший в нашей комнате, и все 19 моих подружек один раз в неделю наедались досыта. В очередной раз приехав, бабушка Мелания предложила мне самой приходить в Ново-Красино за продуктами, прихватив с собой кого-нибудь из подружек. Чаще всего расстояние в 25 км по грунтовой дороге мы покрывали пешком. Очень редко на протяжении всего пути до хутора на дороге появлялась полуторка. Водители не отказывали – подвозили. По очереди одна-две мои подружки отправлялись со мной в Ново-Красино. В обратный путь приходилось отправляться рано: вставали в 4 часа утра и на подводах, запряженных волами, к семи-восьми часам утра прибывали в Рудню. Много раз в таких путешествиях мы наблюдали, как «звезды меркнут и гаснут, в огне облака, белый пар по лугам расстилается» или густой-густой туман до восхода солнца закрывает от нас всю эту красоту. Поздней осенью очаровывало отдыхающее поле, на котором недавно громыхал комбайн и суетилась полуторка, принимая обмолоченное зерно и отвозя его на ток. Прекрасна Россия во все времена года!
С наступлением распутицы, а потом и холодов путешествия наши стали невозможными. Не могла приезжать в Рудню и бабушка Мелания. Очень грустная жизнь началась у нас. Получая стипендию, мы покупали на рынке картошку, мясо, капусту, лук. Этих продуктов нам хватало далеко не на весь месяц. Отвлекались от голодных раздумий пением, подтверждая правоту поэта В. Гусева и композитора В. Соловьева - Седого: «Становится легче, когда песню поешь». И мы дружно запевали: «Когда душа поет и просится сердце в полет, - в дорогу далекую небо высокое к звездам нас зовет». Мы знали тогда все песни И. Дунаевского, М. Блантера, Б. Мокроусова, Т. Хренникова, Д. Шостаковича, А. Александрова и многих других, сейчас основательно подзабытых. От их музыки у нас вырастали крылья, их музыка поднимала нас в небеса. И танцы были нашим спасением. Каждую субботу в училище организовывались вечера танцев. Первокурсников туда не пускали – на нас смотрели, как на «малолеток». Но Рита и Наташа, учившиеся на последнем курсе, меня и Нину Мамедову пропускали на вечера беспрепятственно – свои же, детдомовцы. Парней в училище, считай, не было. Танцевали девичьими парами. Нина танцевала чаще всего со мной. Она прекрасно танцевала и прекрасно, как кавалер, вела в танце. Боже, какие пируэты заставляла она меня выделывать, особенно в танго!
Нам с Ниной жизнь в общежитии не дарила неожиданных «сюрпризов» - нас многому научили в Мары и, что оказалось особенно важным, - нас научили готовить. Умели готовить и девочки-старшекурсницы. Хуже обстояло дело у девочек-первокурсниц, бывших воспитанниц сталинградских детских домов. Помню один случай. После того, как мы получили первую стипендию, купили картошку, поставили свои котелки с очищенной картошкой на плиту, - сели ждать. Уголь никак не разгорался. Прошло больше часа наших ожиданий. На поверхности воды в наших котелках начала появляться пена. Смотрю, подходит к плите Маша Труженникова (!), щупает пальцем воду и намеревается снять котелок с плиты. «Ты куда?» - спрашиваю. – «Вода горячая, можно уже есть картошку», - отвечает юная повариха. Пришлось объяснять, когда картошку можно считать готовой к употреблению. Каждая из нас, где могла, там и подкармливалась. Меня иногда подкармливала Нина Петровна, возвратившаяся в Рудню из Казахстана с мужем и маленьким сыном. Они сами испытывали неимоверные трудности. В арендованной ими пустой комнате деревенского дома были только стены, входная дверь и маленькое оконце. «Кроватями» им и сыну служили ящики, «столом» и «стульями» - такие же ящики. Хлеб заменяли лепешки, но из муки, зерно для которой получала бабушка Миланья на трудодни. Она и снабжала семьи Нины Петровны, Лиды и Павла мукой, яйцами и молочными продуктами.