Дневник чиновника - 99

   18 февраля, понедельник.

   Минувшие два года сряду праздновал я день своего рождения у себя дома -- праздновал небогато, но весело, в небольшом кружку знакомых и милых мне людей. Памятны мне наши беседы за простою студенческою трапезою: умные, красноречивые рассуждения Алексея Федоровича и острые шутки Буринского и прибаутки Снегиря-Nemo и застольные песни Злова; а вот нынешний год бог привел праздновать этот день у чужих людей... Хотел было идти _т_у_д_а, но пошел в павильон слушать гасконады добродушного Лабата и споры его с дочерьми и графом Монфоконом.

   И хорошо сделал: непритворные ласки болтливого семейства благотворно подействовали на больную душу. Расспросам конца не было: зачем пропадал так долго? у кого бывал? чем занимался? и проч. и проч. Дочери уверяли, что я похудел, а внучка Марья Лукинична с участием утверждала, что я непременно должен быть влюблен, потому что, по ее мнению, молодым людям нельзя не быть влюбленным. "Следовательно, и вы влюблены?", -- спросил я ее. -- "Helas, je suis si laide, et pourtant je voudrais bien me marier" {Увы, я так дурна собой; а между тем я очень хотела бы выйти замуж (франц.).}, -- отвечала она. Расцеловал бы ее, голубушку, за такое откровенное признание!

   За обедом маркиз Лаферте {Знатный эмигрант, за отъездом графа Блакаса оставшийся поверенным в делах короля Людовика XVIII.} сказывал, что последние победы наши над французами при Пултуске и Прейсиш-Эйлау возродили большие надежды в короле и его приверженцах на возможность скорого возвращения во Францию. "Возвращения, может быть, но уж, конечно, не так скорого, -- заметил граф Монфокон, -- потому что l'Ogre Corse {Корсиканский людоед (Наполеон) (франц.).} покамест очень могуществен и владеет огромными средствами, чтоб с успехом противостоять державам целой Европы в совокупности. Без особого чуда, -- прибавил он, -- бедный наш король долго должен еще скитаться по чужим областям, и я боюсь, что все мы, сколько нас ни есть, не доживем до счастия увидеть возвращение ему похищенного трона". {Однако ж старый граф Монфокон дожил до этого счастия и мог бы участвовать в щедротах короля эмигрантам (в министерство Виллеля), но смерть постигает нас большею частью в то время, когда мы достигаем совершенного исполнения надежд, и желаний наших: Монфокон умер, сбираясь в Париж. Позднейшее примечание.} -- "К несчастью, Монфокон прав, -- сказал с видом величайшего сожаления и всплеснув руками Лабат. -- Бонапарте силен; борьба с ним скоро окончиться не может, и одна надежда на помощь божию и содействие России". -- "А я так думаю, напротив, -- возразил Лаферте, -- еще несколько усилий со стороны Германии, Англии и России -- и Бонапарте удержаться не может, потому что если он испытает несколько таких же неудач, как при Эйлау, то и Франция не останется спокойною".

   Из этих предположений и возражений родились споры; горячились, шумели, кричали, как водится обыкновенно за обедами у Лабата, и кончили тем, что замолчали от устали и отправились в гостиную к камину пить кофе и в блаженной полудремоте ожидать сварения желудка; а я между тем подсел к Марье Лукиничне, которая, в благодарность за то, что предпочел лучше беседовать с нею, чем болтать с ее тетушками, старалась всячески занимать меня и рассказала мне пропасть анекдотов о старых французах, которых, кажется, она не очень любит. "Tous ces messieurs sont si irascibles et parfois si bЙtes, -- говорила она: -- que je m'ennuye a les voir seulement {Все эти господа так раздражительны, а иногда и так глупы, что мне скучно от одного их вида (франц.).}. Хорошо, что еще провалился этот несносный граф де Блакас. C'etait mon cauchemar {Это был мой кошмар (франц.).}, и когда приезжал он к нам, я всегда была очень в дурном нраве".

   Бедная дурнушка очень неглупа, прекрасно образована в институте, cause parfaitement bien {Превосходно болтает (франц.).}, и, право, можно было бы подчас забыть ее непригожество, если б она сама не напоминала о нем беспрестанными своими восклицаниями: "Ah, je suis si laide!" {Ах, я так дурна собой! (франц.).}.

   Я спросил у нее: отчего бы мог ей так опротиветь граф де Блакас. -- "Как отчего? -- отвечала она, -- он такой самонадеянный, такой решительный и самолюбивый, что мочи нет. Il tranchait sur tout {Он судил резко обо всем (франц.).}. Пусть бы он был какой красавец, а то вовсе нет: такой же рыжий, как я, только с тою разницею, что он пудрится, а я _м_а_ж_у_ свои волосы; все лицо в веснушках, рот большой и зубы черные: desagreable et deplaisant {Неприятный и несимпатичный (франц.).}. Он при каждом случае подсмеивался надо мною и вместо любезностей говорил мне колкости, да за то однажды и отплатил ему граф де Бальмен". -- "Чем же? вызвал его на дуэль?". -- "Нет, до дуэли не дошло, а было близко. Вот как это случилось: у нас был званый вечер, и мы, все дамы и кавалеры, играли в petits jeux {Салонные игры (франц.).}. Всякая дама поочередно объявляла на ухо своей соседке, _ч_е_м_ _б_ы_ _о_н_а_ _б_ы_т_ь_ _ж_е_л_а_л_а, а очередный кавалер, подходя к ней, старался отгадать ее желание; если отгадывал, то возвращался на свое место, и его заменял другой, если же нет, то должен был обходить весь кружок и, в случае совершенной неудачи, подвергаться тому наказанию, какое придумают дамы. Когда очередь дошла до меня, я шепнула соседке своей, мамзель Лазаревой, что хотела бы быть _м_о_н_а_ш_е_н_к_о_ю, и это желание, так натуральное в моем положении, никак не пришло в голову моему кавалеру, который стоял против меня в совершенном недоумении, придумывая бог весть какие несообразности: то приписывал мне желание быть розою, то королевою, то ангелом, ainsi de suite {И так далее (франц.).}. Блакас, которому, видно, наскучили все эти отгадки невпопад, вдруг вскочил со стула и объявил, что он тотчас же отгадает мое желание. -- "Ну так отгадывайте скорее!", -- в один голос подхватили все. -- "Mademoiselle de Loukachevitsch желала бы быть красавицею!". Я вспыхнула и чуть не заплакала от стыда и досады. -- "Не отгадали, -- сказала добрая Катерина Лазарева, -- мамзель Лукашевич желает быть монашенкою", -- "Alors pardon, mesdames! {В таком случае извините (франц.).} но я назвал то, чего желали бы все девицы". По окончании этой игры граф де Бальмен, capitaine aux gardes, veritable chevalier par sa bravoure et la noblesse de son coeur {Капитан гвардии, настоящий рыцарь по своей храбрости и по благородству своего сердца (франц.).}, подошел ко мне и сказал, чтоб я не огорчалась выходкою Блакаса и что он будет за то наказан. В самом деле, когда гости собрались опять в кружок для новой игры и рассаживались по местам как ни попало, граф де Бальмен воспользовался замешательством этого размещения и в ту минуту, когда Блакас садился на стул, так ловко вытолкнул его из-под насмешника, что тот опрокинулся назад и растянулся на полу. Я не знаю, как он не расшиб себе затылка. Все захохотали. Блакас встал в величайшем раздражении, окинул глазами хохотавших и сказал: "Si c'est im homme, j'espere qu'il se nommera!" {Если это мужчина, он, надеюсь, назовет себя (франц.).}. Я догадалась, на что намекал он, и потому, решившись предупредить историю, сказала ему очень хладнокровно: "Pardon, monsieur, c'est moi" {Извините, мосье, это я (франц.).}. Я слышала, что Блакас после узнал виноватого, но дело как-то уладилось; что же касается до меня, то этот _о_р_а_н_г_у_т_а_н_г_ не только перестал потчевать меня колкими своими любезностями, но даже и говорить со мною".

   Тут бедная дурнушка задумалась и, помолчав с минуту, с глубоким вздохом сказала: "Вы не можете представить себе, сколько я перенесла унижений от своего безобразия!".

   "Однако ж вы совсем не так безобразны, Марья Лукинична, как себе воображаете, -- сказал я. -- Правда, у вас волосы рыжие, но рыжие волосы почитаются в Италии за величайшую красоту; у вас сплющенный нос и толстые губы, но зато выразительные глаза и белые ровные зубы; вы хорошего роста, а руки ваши могут служить образцом для художников. Поверьте, что, может быть, найдется человек, который в вас влюбится {Предсказание мое сбылось: этот человек нашелся в молодом дипломате З-е. Но -- увы! роман кончился несчастливо: Марья Лукинична умерла в одном из н...их женских монастырей, затворницею. Позднейшее примечание.}, для него вы будете красавицей, а до других вам нужды нет; только, пожалуйста, не повторяйте так часто ваших восклицаний: "Ah, je suis si laide! ah, je suis si laide!". Когда я слышу их, мне становится стыдно за вас! Si vous n'etes pas belle, vous avez d'autres qualites, qui peuvent vous rendre chere a un homme raisonnable et sense!" {Если вы не хороши собою, то у вас есть другие качества, которые могут сделать вас милой для человека благоразумного и здравомыслящего (франц.).}.

   Марья Лукинична несколько утешилась и очень благодарила меня за ласковое и отрадное ей слово.