Дневник чиновника - 100

19 февраля, вторник.

   Масленица в полном разгаре. Я таскался по балаганам глазеть на народ, продрог и промочил ноги, а зачем ходил -- бог весть. Лучше было бы заняться чем-нибудь путным, вместо того чтоб рисковать здоровьем. Пожалуй, чего доброго, Альбини с Торсбергом опять захотят пустить мне кровь! Может статься, оно было бы и нужно, только не из рук и не ланцетом...

   По набережной гулявших было много; было также довольно нарядных экипажей, но в этом отношении Петербург не может равняться с Москвою: у нас вообще упряжь гораздо великолепнее. Московские щеголи ничего не делают вполовину; отличаться так отличаться: подавай золоченые колеса, красную сафьянную сбрую с вызолоченным набором, который горел бы, как жар; подавай лошадей -- львов и тигров с гривами ниже колена, таких лошадей, которые бы, как выражаются охотники, просили _к_о_ф_е; а как одеть кучеров иначе, как не в бархатные кафтаны, голубые, зеленые, малиновые с бобровыми опушками, с какою-то блестящею оторочкою! Словом, загляденье! Здесь все гораздо проще и, может быть, во всем больше вкуса, но для человека, привыкшего к раззолоченным каретам, к красной сбруе, к бархатным кафтанам ярких цветов и гремящим цепям, которыми перевожжены коренные лошади и подручная, здешние экипажи могут показаться несколько бедными. Мне понравился, впрочем, экипаж офицера конной гвардии Жандра: четверня огромных рыжих лошадей с проточинами, все одна в одну; идут на курбетах; карета почти черного цвета с красными обводками, очень легкая и красивая, а упряжь из тоненьких веревочек, обтянутых глянцевою кожею, с самым легким серебряным наборцем -- очень мило и красиво.

   Приходил сослуживец мой Алексей Юшневский, бывший наш студент, приятель Гнедича, малый умный и чудак преестественный; он застал меня за письменною конторкою с пером в руке. "Что делаешь?". -- "Пишу". -- "Сочиняешь?". -- "Описываю". -- "Какого чорта ты описываешь?". -- "Не чорта, а свой день". -- "Славное занятие! и не скучно?". -- "Привык". -- "Правда, ко всему привыкнуть можно...". -- "Кроме голода...". -- "И жажды, -- подхватил он, -- прикажи-ка додать чаю". -- "Прикажи сам".

   Юшневский велел принести самовар и чайный прибор, поставил столик и, накрыв его салфеткой, расположился пить чай en amateur {Как любитель (франц.).}. "Вы все профаны, -- сказал он, -- пьете чай кой-как; надобно пить его со вкусом, как пьют московские купчихи". -- "Кушай во здравие; у меня чай московский, его станет на год на всю артель сослуживцев", -- "Знаю; Хмельницкий не нахвалится твоим чаем; оттого-то, признаться, я и зашел к тебе". -- "Спасибо за откровенность". -- "Впрочем, это шутка, а зашел я к тебе вот зачем: не хочешь ли познакомиться с Гнедичем?". -- "Как не хотеть!". -- "Так отправимся к нему завтра". -- "Нет, не могу". -- "Почему же?". -- "Надобно подождать, пока поумнею: все это время я очень глуп". -- "Так нам долго придется ждать". -- "Бог не без милости! я был свидетелем и не таких чудес". -- "Каких же?". -- "Я видел слабоумного Грамматина на степени первого ученика в пансионе, и умного золотомедального ученика Граве на публичном немецком театре в роли странствующего башмачника". -- "Что ж это доказывает?". -- "Это доказывает, что первые бывают последними и последние первыми". -- "Теперь подлинно я вижу, что мы долго не пойдем к Гнедичу: ты к _т_о_м_у_ же залез в метафизику". -- "Поживи с мое, залезешь в нее и ты".

   Юшневский захохотал; он был старее меня четырьмя годами. "Да признайся, что ты там вараксал в то время, как я пришел?".-- "Право, записывал день свой". -- "Неужто же в самом деле ежедневно записываешь всякий вздор?". -- "Непременно". -- "Какая цель тратить попустому время? Лучше бы читал или сочинял что-нибудь дельное". -- "Со временем, может быть, и этот вздор на что-нибудь пригодится". -- "Поэтому запишешь и наш разговор с тобою?".-- "Слово в слово". -- "И покажешь мне?". -- "Завтра же в Коллегии". -- "Чудак!". -- "Родом так". -- "Предвижу, что вы будете большими друзьями с Гнедичем: он в своем роде также чудак". -- "Может быть, но покамест я не пойду к нему". -- "А сказать ему о тебе?". -- "Кто ж мешает? Скажи, что я рад с ним познакомиться, но не теперь, у меня точно голова не в порядке". --"Да что ж такое? Денег нет или семейные огорчения?". -- "Небольшие деньги на нужду есть, а в семействе до сих пор все обстоит благополучно". -- "Ну так воля твоя, не понимаю". -- "И понимать нечего; бывает у молодых лошадей мыт, а у людей корь и оспа и разные волдыри на теле; у меня волдыри на душе и на сердце: нравственный мыт -- вот и все; будет с тебя?".

   Мой Юшневский отправился домой приговаривая: "Жаль, очень жаль! Но, видно, мы долго не пойдем к Гнедичу".