Дневник чиновника - 96

   15 февраля, пятница.

   Вчерашний вечер у Эллизена был на славу: кроме знаменитых медиков, которые почти все собрались поздравить достойного своего собрата с получением монаршей милости, приехали многие и не принадлежащие к сословию медиков, как то: наш д. ст. сов. Родофиникин, служащие при статс-секретарях Новосильцове -- ст. сов. Дружинин и Витовтове -- Аделунг; референдарий Комиссии составления законов Розенкампф, которого видел я у князя П. В. Лопухина, и еще двое неизвестных мне высших чиновников: Ризенкамф и Ренненкамф; это созвучие фамилий очень забавляло хозяина, который, обращаясь к ним, не иначе говорил: "Meine liebe Herren Rosen-, Riesen- und Rennen-kampfe". Играли в бостон и пили пунш-ройяль -- смесь коньяку с шампанским, подслащенную ананасным вареньем: очень вкусно. Дам не было, потому что хозяин вдовец, a Schwester Dorchen принимать гостей женского пола почему-то отказалась, хотя отец и предлагал ей вместо простого вечера дать бал. Хозяин мой Торсберг пенял мне, что я редко бываю у него по четвергам, и сказал, что вчера, за отсутствием моим, барышни были невеселы и отказались даже петь любимое их трио: "Nach Regen folget Sonnenschein" {За дождем выходит солнце (нем.).}, потому что некому было подтянуть им. Я обещался быть у него в следующий четверг и точно буду, потому что у радушного и краснощекого моего брюханчика бесцеременно, весело и всегда много премилых немочек.

   За ужином, пока гости еще не совсем удовлетворили аппетит, толковали о предметах серьезных, так, например, лейб-хирург Кельхен говорил, что без сильной страсти к науке превосходным медиком быть нельзя и что человек, посвящающий себя медицине и имеющий в виду приобретение одних только средств к своему существованию, никогда не достигнет до настоящей степени искусства, какое требуется от хорошего медика. "Правда, -- отвечал веселый Торсберг, -- однако ж все мы, сколько нас ни есть, принимаясь в первый раз за анатомический нож, побеждали свое отвращение к рассекаемому трупу одною надеждою на будущую _п_р_а_к_т_и_к_у, а к зловонию мертвеца привыкали только в том убеждении, что оно со временем превратится для нас в упояющие ароматы". Это откровенное замечание простодушного доктора возбудило общий хохот.

   Между прочим, Дружинин (которого зовут, кажется, Яковом Александровичем) сказывал, что министр коммерции граф Румянцев очень хлопочет об усовершенствовании переплетного мастерства в России и исходатайствовал разные преимущества переплетчикам.

   Ужин кончился далеко за полночь в шумном весельи; тосты за здоровье государя, министров и хозяина почти не прекращались. Собеседники наперерыв обращались к Эллизену с разными пустыми вопросами, мне кажется, только для того, чтоб иметь случай назвать его: "Herr Staatsrabh" {Господин статский советник (нем.).}. Пресмешные немцы!

   Утром сегодня заходил ко мне Вельяминов с жалобою на земляка моего Кобякова, что не дает ему покою: то просит перевести ему арию, то присочинить две, а наконец, пристал к нему, чтоб он перевел целый финал из оперы "Каирский караван". "Конечно, все эти пустяки не стоют мне большого труда, -- говорил Вельяминов,-- но я дорожу временем и могу употребить его на что-нибудь лучшее, чем на сочинение или перевод вздорных куплетов, которые друг наш, Петр Николаевич, выдает за свои". Я советовал Вельяминову отучить Кобякова от этих проделок, сочинив для него какую-нибудь нелепицу вроде тех, которые он так мастерски импровизирует; пока наш приятель будет доискиваться в ней смыслу, сказал я, ты успеешь отдохнуть.

   Завтра очередной литературный вечер у И. С. Захарова. Гаврила Романович требует, чтоб я прочитал какие-нибудь из своих стихов: "иначе, -- прибавил он, -- если никто из молодых людей читать не станет, то опять, того смотри, нас попотчуют переводом Рошфуко, да и цель собраний будет не достигнута". Бог весть, соберусь ли я с духом читать стихи свои пред публикою. И хочется и колется... Впрочем, смелость берет города!