"Земля и воля" - 16

 Лето 1863 г. прошло без всякой сколько-нибудь заметной деятельности "Земли и воли" в Петербурге; а что делалось в провинции, мы почти, не знали. Господин с пенсне действительно в 1862 г. был в Нижнем, Казани, Саратове, заводил там кое с кем из молодежи [Например, Д. X. Христофоровым (старик, живет близ Кларана), припоминаю также Кипиченко, кажется, был учитель. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] разговоры о "Земле и воле", но прочных и деятельных связей с тамошними кружками не установилось. В Петербурге после майских экзаменов старая студенческая среда совсем разредела; [Хотя в 1862/63 г. университет считался закрытым, но Головнин разрешил производить выпускные экзамены (весной и осенью). Не спрашивали, с какого факультета и курса, а всякий бывший студент и вольнослушатель мог держать выпускной экзамен. Таким образом было выпущено необыкновенно большое число юристов (в числе их и Н. А. Неклюдов, -- он сначала был на физико-математическом факультете, -- прошедший самое большее что два курса юридического факультета), так что в открытый в 1863 г. университет перешло очень мало старых студентов, что, по-видимому, и входило в соображения Головкина. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] московский кружок, во главе которого -- стоял Ю. М. Мосолов, был заарестован; осенью дела польского восстания круто пошли на убыль, дипломатическое вмешательство свелось к нулю [Многие этот исход приписывают патриотическому возбуждению, которое якобы смутило западные державы; нерешительная политика Австрии (у нее тогда на шее были два внутренних вопроса -- венецианский и венгерский, и один германский -- принимавшее тревожные размеры движение по поводу Шлезвиг-Гольштейна) и неуверенность в деятельной поддержке Англии -- вот что расстроило планы Наполеона III. Дальновидный Бисмарк это хорошо предусмотрел, потому с первого дня восстания он решительно и стал на сторону русского правительства. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)], реакционное настроение все более и более крепло. Осенью приехал в Петербург П. Ап. Ровинский. Я с ним откровенно заговорил о положении дел "Земли и воли" и поставил прямо вопрос:

 -- Вы знаете провинцию, человек вы житейски опытный (ему было уже за тридцать лет), скажите по совести -- что делать? С одной стороны, из-за границы нет никаких сведений, а с другой -- в здешних членах начинает замечаться апатия, новых членов не прибывает, а убыль, например в Москве, не знаешь, кем заместить).

 -- Я думаю, -- отвечал Ровинский, -- надо всем заявить, что организация закрывается до более благоприятного времени; бесцельно и опасно продолжать тень дела.

 Я с ним согласился. Собрался наш комитет (он был несколько пополнен после бегства Утина; кроме того, на совещании, помнится, был А. А. Жук, -- он опять вошел в комитет после бегства Утина). Ровинский говорил так убедительно, представил такую живую картину печального положения дел "Земли и воли" в провинции, что решение о закрытии "Земли и воли" было принято без больших возражений, хотя и с оговоркою, что при первых благоприятных обстоятельствах комитет опять примется за старое дело; на этом особенно настаивал Судакевич. Так как Ровинский не оставался в Петербурге, то его просили побывать в некоторых провинциальных пунктах и там везде передать о закрытии "Земли и воли".

 Если на возникновение "Земли и воли" имели существенное влияние некоторые отрицательные явления нашей общественной жизни начала 60-х гг., то, с другой стороны, одна особенность того же времени, потом уже не повторявшаяся, ускорила окончательное исчезновение "Земли и воли". Тогда во многих ведомствах, в силу совершавшихся реформ, был предъявлен огромный спрос на молодые силы; при этом не только не браковали людей с либеральными взглядами, но даже охотно брали людей, более или менее явно скомпрометированных, -- "нигилистов", как тогда говорили. И так поступали не какого-нибудь тайного попустительства, а по соображению, что это прежде всего люди способные и в то же время несомненно честные. Исключенные из университета П. П. Фан-дер-Флит и А. Я. Герд, как только сдали кандидатский экзамен, сейчас же устроились: первый был оставлен при университете, а второй получил место классного воспитателя в военной гимназии. Судакевич (тоже исключенный), едва поступил на службу, как у него был сделан обыск; но директор департамента не обратил на это никакого внимания и скоро утвердил его в классной должности. Пантелеев был принят на службу в министерство внутренних дел [Госдепартаменту общих дел. Впрочем, я только числился, жалованья не получал и никогда на службе не бывал. (Прим. Л. Ф.Пантелеева)], причем директор департамента (Мартынов) не только знал, что Пантелеев исключен из университета, но что у него незадолго перед тем был обыск. Таких примеров можно было бы привести немало. А затем открылись сферы чисто общественной деятельности, появились судебная и земская реформы; исключенный из университета Н. А. Неклюдов мало того что был выбран мировым судьею в Петербурге, но и утвержден.

 Примерно год спустя после закрытия "Земли и воли" соврем неожиданно приходят ко мне несколько земляков студентов, всё, помнится, первокурсников, заявляют о своей готовности послужить общественному делу, предлагают свои услуги для устройства типографии и распространения прокламаций. Говорил главным образом В. Бунаков (брат известного педагога Н. Ф.), уж теперь не помню, почему-то не внушавший мне доверия ни с какой стороны. Я отвечал, что не имею никакого касательства к подобным делам и ничем полезен им быть не могу, указал также на неблагоприятное время. А потом вызвал к себе двоих, которые мне казались наиболее серьезными, и предостерег их вообще очертя голову бросаться в рискованное дело, а в частности по отношению к видимо легкомысленному В. Бунакову. "Да мы и сами не очень-то доверяем ему и уж, право, не знаем, как это он нас всех забрал и привел к вам".