Но вернемся к началу нашего знакомства с Шаламовым. Организовать «вечер» с ним так и не удалось. Я думаю, что мы бы до него дошли. Дали бы мне ещё пару месяцев, перевели бы на заочное попозже — никуда бы я не делся, хотя другие вечера были о расстрелянных или уже умерших после лагеря поэтах.
До 1968 года, до моего переезда в Киев Варлам Тихонович был в постоянном моём круге общения. Хотя этот круг у меня был достаточно широкий — у молодых людей в жизни много всяких интересов. В том году случилось, что я написал ему довольно ругательное письмо, которое с таким восторгом упоминает и Сиротинская и ее сын.
Я, уезжая в Киев, хотел попрощаться на какое-то время. Его тогда осаждал какой-то очередной стукач, Шаламов сам все это описывает в своем письме. По голосу он меня не узнал, наговорил что-то вроде «я же просил вас мне не звонить, и я не хочу вас видеть», и так далее. Ну, я ему написал более-менее возмущенное письмо. Причём перед этим по моему предложению он мне дал свой рассказ «Академик» в надежде, что хотя бы в киевском журнале «Радуга» я смогу его напечатать. Варлам Тихонович даже готов был отказаться от последней строки, где речь о том, что у журналиста, который приходит к академику, перебиты плечевые суставы.
С публикацией в «Радуге» «Академика» у меня ничего не вышло. Я рассчитывал, что в Киеве просто не знают, кто такой Шаламов, хотя если бы подумал тщательнее, то Варлама Тихоновича сильно бы не обнадёживал.
После ухода из «Юности» мне в издательстве «Искусство» предложили собрать небольшую книжку стихов современных поэтов. И я туда включил «Чёрного кота» Окуджавы как уже опубликованного, то есть прошедшего цензуру. И вдруг заведующий отделом, который сам мне и предложил составить этот сборник, начал кричать, что я пытаюсь добиться его увольнения, что я чуть ли не провокатор. Я ничего не мог понять, моя готовность убрать «Кота» уже ничему не помогала. Видимо, по доносу «Юности» на «Сельскую молодёжь» было вынесено закрытое постановление ЦК КПСС, где перечислялись крамольные авторы и их произведения, а редколлегия «Сельской молодёжи» была тут же распущена. Но я не был членом партии и ничего о постановлении не знал, кроме последствий, конечно. Но редактор в «Искусстве» был знаком не только с постановлением, но он очевидно был уверен, что мне об этом документе должно быть известно.
И редактор «Радуги» в Киеве тоже был членом партии и должен был быть знаком с постановлением ЦК. Он уже хотя бы из него знал, что Шаламов является крамольным автором, и он ожидаемо отказался печатать рассказ, несмотря на уговоры и мои, и Некрасова, который Шаламова ничего не читал, но меня поддерживал.
Об этом, конечно, в своем несколько возмущённом письме Варламу Тихоновичу я совершенно забыл. А потом у себя среди разных, в основном, тюремных, писем сперва нашел его ответ со стишком, который цитирую в самом начале, а потом и большое письмо, видимо, предшествующее стишку.
Свободное копирование
