Но наступил период оттепели, время «вегетарианское», по выражению Ахматовой. Это время знаменовалось тем, что, хотя ничего мало-мальски правдивого и важного ни прочесть, ни, тем более, опубликовать было невозможно, но говорить и слушать стало не так опасно. Уже в бытовом анекдоте, и только изредка в жизни, сохранялся классический тюремный диалог:
— Тебя за что взяли?
— Да, за лень.
— Уже и за это берут? Ты что сотворил?
— Да, понимаешь, встретил приятеля, рассказали по анекдоту. Он сразу же побежал на Лубянку, а мне так лень было — только утром пошел.
В шестидесятые годы разговоры в кафе Дома литераторов, иногда в Доме кино, на столь популярных сейчас «московских кухнях» иногда даже называли (и почти серьезно) «обменом информацией» — очень ценились собеседники, которые могли пересказать что-то вычитанное в редких книгах, и уж совсем редчайших современных иностранных журналах, что-то памятное им самим или их родителям, и которые умели придать своему рассказу форму слегка пряную, в меру скептическую по отношению к окружающему советскому миру и широко известным его деятелям.
В те годы создался даже особый жанр устного рассказа остроумного, изящного, с дозволенной долей иронии и свободомыслия. Сейчас мало у кого эти рассказы остались в памяти, хотя на мой вкус Алексею Симонову или Габричевской-Погодиной вполне стоило бы их записать.
Трусливая и упитанная советская литературная среда сама себя развлекала и над своей жизнью осторожно посмеивалась. Особенно известны были шутки людей с и без того двусмысленной репутацией.
Признанный остряк, композитор Никита Богословский, подозрительно легко ездивший за границу, однажды спросил у своего соавтора, поэта-песенника Евгения Ароновича Долматовского — что ему привезти «из-за бугра»?
— Говорят, там не так дороги пишущие машинки — с трепетом сказал Евгений Аронович.
Пишущие машинки были почти недоступной мечтой советского литератора. Единственная наша «Москва» больше напоминала мясорубку, и никакой альтернативы не было. Редким счастливцам удавалось достать ГДР-овскую машинку, но пишущая машинка из Италии, куда собирался Богословский, была пределом мечтаний. И вот Долматовскому была привезена машинка. Он сиял от счастья, получив ее в дивном футляре с надписью «Olivetti». Но как только начал печатать, обнаружил — древнееврейский шрифт, иврит! Евгению Ароновичу многие не могли простить 1953 года, когда намечалась депортация евреев в Сибирь и группа наиболее известных и заслуженных евреев написали письмо Сталину с просьбой отказаться от выселений. Говорили, что депортации будут предшествовать еврейские погромы одетыми в штатское сотрудников КГБ, после чего (после гибели десятков, если не сотен людей) в «Правде» будет опубликована статья «Мы — интернационалисты», где, конечно, найдется место законному гневу русских людей на предательские действия безродных космополитов. С этого должна была начинаться статья, но далее шел бы сдержанный переход: «мы» отрицаем насилие, да еще и по национальному признаку, а у евреев есть своя республика под названием Биробиджан, и во избежание «эксцессов» советское правительство гуманно переселяет евреев в их республику. Долматовскому, как известному поэту, тоже было предложено подписать письмо Сталину. Но он ответил, что он «русский поэт, и что его все это даже не интересует».
А недавний эмигрант Лев Любимов, описывал, как, поднимаясь на лифте в «Советском писателе» (тогда еще на Гнездинском), он оказался вместе с дважды лауреатом Сталинской премии Владимиром Соловьевым, автором пьесы об Иване IV «Великий государь» 1945 года, когда Сталин стал представлять себя Иваном Грозным. Но говорил Любимов не с этим великим писателем, а с другим, низкорослым, горбоносым да еще и картавившим. Его собеседник вышел на пятом этаже, где сидели самые низшие издательские редакторы. Любимов и Соловьев поехали, конечно, на шестой к начальству и тут Соловьев с заметным пренебрежением спросил Любимова:
- Что это за еврейчик такой, с которым вы говорили?
- Этот еврейчик, Евгений Александрович, - светлейший князь Волконский, — ответил Любимов, сам по матери будучи Белосельским-Белозерским.
Свободное копирование
