Для меня жизнь в Киеве не была такой уж тягостной. Тут же наладились приятельские отношения с Виктором Платоновичем Некрасовым, которого я знал еще в Москве, вскоре я познакомился с Сергеем Параджановым и часто с ним виделся. В Киеве были три-четыре довольно любопытных коллекции живописи и это тоже меня занимало. Но не было совершенно никаких заработков — за самыми мелкими гонорарами приходилось ездить в Москву. Положение Томы было еще хуже: человек она менее общительный, поэтому знакомые ее не развлекали, в молодежном международном туристическом агентстве «Спутник» ей охотно предложили работу переводчика, но объяснили, что она в отчетах должна подробно излагать все, о чем будут говорить доверенные ей иностранцы. Декан филологического факультета Киевского университета вместо того, чтобы дать ей переводческую работу, познакомил ее с двумя сотрудниками КГБ, предложившими ей заниматься перлюстрацией писем иностранцев.
И доведенная до отчаяния Тома (а в семейных делах тоже не все было гладко) решила наугад вернуться в Москву. Для начала однокурсники тут же подбросили какие-то мелкие переводики для института информатики, но их надо было перепечатывать на машинке, и Олег Шибко тайком проводил ее к себе на работу в АПН, чтобы она могла это сделать. Юра Кирпичников, устроившись в советский отдел Управления международных выставок, смог временно устроить туда и Тому. Однокурсники продолжали помогать ей как могли, но все это было очень непрочно пока за дело не взялась Наташа — дочь начальника управления и ее сослуживица, у которой обездоленная Тома даже прожила три недели.
В конце концов Наташин отец, как описывала мне Тома, «надел погоны» и получил у Промыслова (мэра Москвы) для своей сотрудницы право купить однокомнатную квартиру и там быть прописанной. Было правда условие: прописка давалась только Томе, но не мне, и мы действительно года два были разведены и женились вновь перед самым рождением Тимоши.
К тому времени оказалось, что Наташин отец был в прошлом не просто генерал-лейтенантом КГБ, но начальником Первого Главного управления, ушедшим в знак протеста со своего поста, когда управление возглавил «непрофессионал» Семичастный. Почему Демьшину Семичастный нравился меньше, чем Шелепин — не знаю. Впрочем, вероятно, ему не нравились оба комсомольца.
Новый вестник с факультета журналистики, правда, не с нашего курса, а бывший аспирант Алик Демуров появился году в 1973. Мы с Томой безмятежно жили в однокомнатной квартирке на Ярославском шоссе и вдруг однажды раздался звонок в дверь — на пороге был примерно наш сверстник, которого я с трудом припомнил по факультету, фамилия его была Демуров. Он был армянин из Тбилиси. Не помню уж в качестве чего: диплома или даже кандидатской диссертации все пытался представить сочиненную им повесть, которую безуспешно заставлял прочесть. По его абсолютно бессвязной и очень претенциозной речи было ясно, что повесть читать не стоит, и я успешно отбился.
Но теперь Алик радостно объявил, что снимает квартиру с женой как раз в нашем доме, в соседнем подъезде. На нем была самая роскошная дубленка, которую я в те годы видел (а далеко не все мои знакомые были бедными), да и квартиру, как выяснилось, снимал трехкомнатную. Сперва он все старался быть мне полезным, всучал какие-то меховые шкурки на воротник зимнего пальто для Томы (в магазинах уже ничего не было), но потом решил, что можно перейти к делу и заговорил со мной о том, как много армян работает в КГБ. Личностный характер этого сообщения был вполне очевиден, но я, делая вид, что не понимаю, промямлил:
— Но ведь у армян такая характерная внешность — вероятно, это неудобно для тайной деятельности.
— А разве я похож на армянина, — теперь уже открыто сказал Алик. Он действительно был рыжий и похож скорее на татарина, — У меня дядя — начальник районного управления КГБ в Москве.
Но меня не заинтересовала его доверительность, и я прекратил разговор. Тем более, что он самым отвратительным образом сочетался уже не с перлюстрацией, а просто с перехватом всех моих писем — я уже полгода не получал ни одного письма, а у дверей нашего подъезда в телефонной будке с утра до вечера стоял какой-нибудь хмырь, к ненависти жильцов всего нашего большого дома — в нем еще не было телефонов в квартирах, а рядом было всего два телефона-автомата. Я, разозлившись, снял квартиру на другом конце города, у меня уже был, совершенно стандартный «жигуленок» и КГБ никак не мог меня найти. Изредка меня находила «наружка» то у старых знакомых, то на проводах заграницу Некрасова, но опять теряла. Беременная Тома выходила ежедневно гулять с Арсиком — нашим бульдогом и звонила мне из разных автоматов. Контролировать все телефоны-автоматы в округе для них было невозможно, подбежать и посмотреть какой она набирает номер — топтуны не успевали. Да собственно не так уж я им был нужен. Думаю, что тогда им нужно было только меня «пугнуть». В конце концов выяснилось, что единственной целью была вербовка. Если нельзя добровольно, то загнав в угол. Правда, на нее было истрачено как-то слишком много усилий.
Свободное копирование
