Уральская экспедиция - 12

А рано утром на починенной машине мы ехали к месту нашей последней стоянки, до которой было 140 километров - на речку Сергу.   Днем мы пересекли границу Европы и Азии. До этого мы были в Азии, а теперь въехали в Европу.

Скала нависла над самой рекой. Она была не просто отвесная. Она стояла почти под острым углом к воде. О чем только думали эти древние художники, рисуя свои знаки на такой малодоступной скале, в двадцати метрах от земли, вернее, от воды, потому что скала уходила основанием прямо в реку, узкую, светлую, прозрачную, с таким быстрым течением, что видно было, как на дне шевелится мелкая галька. Вокруг больших белых валунов вода пенится, бурлит, образует водовороты и перекаты. Похоже, что когда-то там, наверху, на скале, был уступ, но потом он рухнул в воду, чуть изменив течение.
А рисунки, как назло, четкие, как будто и не прошло нескольких тысяч лет с того времени, как их нарисовал древний художник. Два человечка, олень и еще какие-то изображения,  плохо просматриваемые за острыми гранями выступающих камней.
Первая ночь на Серьге была пасмурная, с дождем, но утро наступило солнечное и жаркое. Мы с Ритой пошли к речке умыться. Сотни мальков крутятся у самого берега. Опустишь руки в воду – они кидаются врассыпную, а через минуту снова подплывают, щекочут ладони.
Это первая река на нашем пути, где есть рыба.
Мы с Ритой сидели на корточках и любовались рыбками. Вода такая прозрачная, что у самых маленьких рыбешек виден каждый плавничок.
Я сбегала, принесла хлеб. Мы кидали в воду куски и смотрели, как рыбки рвут их на части. Мне отчего-то жалко было этих мальков. Представилось, что их мамы-рыбы перед смертью эвакуировали своих детей по ручьям и протокам в эту чистую не отравленную речку. А сами они плыть с ними не могли, и умерли в Тагиле и в других реках, отравленных радиацией.
А в Серге теперь детский дом, и рыбкам тут хорошо.
Срубили высокую сосну, обрубили ветки. Закрепили петлю и принялись медленно подводить верхушку ствола к изображениям. Комель опустили в воду и начали  укреплять его между камнями. Это было не просто: камни  скользкие, тяжелые. Мы несколько часов простояли в воде. От мошки не было спасения. Но, вроде, укрепили надежно. Миша Косарев обвязался страховочной веревкой и, цепляясь за сучки широкими шароварами, неуклюже полез к рисункам. Сверху веревку держал Стратулат.
Момент был напряженный. Миша мог поскользнуться на мокром стволе, да и сама скала после дождя была скользкая.
Но напряжение было внутреннее, а внешне – играли в беззаботность, острили, смеялись над тем, что в этой научной экспедиции наука составляет ничтожный процент, а главную работу совершают циркачи-эквилибристы.
Миша Косарев добрался до изображений. Он и тут, на дереве, держался со свойственной ему важностью.
- Что вы там видите, Миша? – крикнула снизу Ванда.
- Я вижу восходящее солнце, оленя и двух человечков. Причем, левый человечек значительно красивее правого. У правого исключительно гнусный вид. Он просто уродлив.
- На кого похож? – спросил Сашка.
- На Стратулата, - подумав, ответил Миша.
- Ах ты, негодяй! – закричал сверху Стратулат. – Я вот сейчас обрежу веревку!
- Ну что ты, я ведь пошутил, - заискивающе ответил Миша.
И тут, то ли он сделал резкое движение, то ли это произошло само собой - ствол под ним начал медленно сползать вбок вдоль скалы.  Стратулат изо всех сил натянул страхующую веревку. Миша, полуповиснув, одной ногой держался за ствол, другой искал на скале точку опоры. Ствол, проехав немного, ненадежно удержался на каком-то выступе.
- Спускайся давай! – закричали Мише снизу.
- А вы все давайте – быстро в сторону! – отвечал он.
 Миша благополучно спустился в воду. Едва он успел выйти на берег, ствол дрогнул, начал все убыстряющееся движение и рухнул в реку с грохотом и брызгами.
Обошлось без жертв, если не считать разодранных Мишиных шаровар да стертых до  крови веревкой ладоней Стратулата.