147-й отдельный стрелково-строительный батальон - 22

А между тем зима наступала твёрдой поступью. Оттепелей становилось всё меньше и меньше. Морозы овладевали пространством и временем. Длина дня доходила до минимума. Нивелиром можно было пользоваться полтора-два часа, и то с трудом. Северное сияние всё уверенней и уверенней овладевало небосводом. Отдельные участки фосфорического свечения сгущались и приобретали окраску всех цветов радуги, и эти сгустки срывались с места и неслись с бешеной скоростью по небосводу. На участке, где я рассчитывал нулевой баланс грунта для нового жилмассива, заканчивались планировочные работы. Работали прицепные скрепера, бульдозеры, и весь грунт уплотнялся кулачковыми катками. Мне поручили сделать разбивку на местности дороги нового массива согласно генплану. Начали мостить внутриквартальную булыжную мостовую. Сейчас я уже был вооружён литературой, которую по моей просьбе прислал мне брат. В основном это были книги, которыми я пользовался при учёбе в техникуме. Кроме них брат прислал несколько справочников, которые впоследствии тоже пригодились. Скоро песок, который завозился в корыто основания под мостовую, начинал смерзаться, и его солдаты разбивали, чтобы мостовщики могли стелить камень. Несколько сот метров дороги принимали причудливую форму. По генплану они огибали дома, а домов пока не было. Люди, которые проходили мимо, с удивление смотрели на это змееподобное чудовище. Я даже услыхал разговор двух прохожих:

 — Смотри, какие кренделя наворотили! Поставили бедного солдатика, и тот крутит.

Смешно мне стало. Я на них не обижался, я знал своё преимущество. Однако погода нас победила. После метели продолжительностью в двое суток работы по мощению были приостановлены. Мне опять дали бригаду женщин-татарок, и я опять превратился в «старшего, куда пошлют». Теперь встречался со своими подчиненными словами «Салям алейкум» или «Исьян месесис», что означало пожелание доброго утра. Работали мы на одном участке массива, где подлежала сдаче в эксплуатацию часть домов. Отделочники уже заканчивали работы, а наружная канализация ещё не была сдана. Не потому, что не была готова, а потому, что работники технического контроля были заняты приёмкой объектов на точках, куда зимой добраться почти невозможно. Прораб, который делал эту канализацию был куда-то переброшен. Нужно было под снегом искать канализационные колодцы, открывать примёрзшие крышки, чтобы приёмщик видел, что он принимает. Несколько колодцев я не мог найти. Видимо, прораб, ведущий работы, встретив препятствие на пути, ушёл в сторону от препятствия, а на генплан поправку не внёс. Катунин меня торопил. Мне пришлось влезать в колодцы, брать направление уложенных труб. Два направления от предыдущего и от последующего колодцев в пересечении давали нужную точку. Однако эти направления были с большими отклонениями. Остался последний колодец. Мы целый день отбрасывали снег, а колодца не нашли. Пришёл Катунин. Будучи человеком гонористым и самолюбивым, он начал обвинять меня в нерадивости, бестолковщине и во всех грехах, к которым я не имел никакого отношения. Один он был чист, как агнец. А то, что при приёмке объекта он должен был взять исполнительную схему укладки канализации, он забыл. Согласно субординации я ему не мог ничем парировать. Он офицер, а я солдат, который не выполнил приказания. Члены бригады стояли и молчали. Они полностью зависели от него и могли потерять работу. Ко всем трудностям поиска была ещё темнота. Через расчищенную площадку от снега проходил уложенный летом деревянный тротуар метровой ширины. Каждая секция тротуара была длиной шесть метров. Вся эта древесина была заморожена и утопала во льду. Когда Катунин ушёл, я дал команду очищать тротуар от льда. Работа была очень тяжёлой и трудоёмкой. Когда лёд скололи, ломами оторвали щит от земли, но он оказался в ледяном ложе. Его нужно было приподнять, но исполнителями работ были женщины. Они сделали всё, что могли. Когда приподняли щит, чей-то лом ударил по крышке колодца. Это придало нам сил. Я взял руками торец щита, женщины мне ломами помогли его приподнять. Теперь оставалось только отбросить его в сторону. Дикая боль пронзила моё тело. Мне показалось, что я услышал хруст кости в области крестца. Я упал на снег и не мог подняться. Женщины затащили меня в конторку и уложили на скамейку. Позвали Катунина. Он спросил меня, как я себя чувствую, но не выслушав ответа, позвонил в штаб батальона. Пришёл командир отделения с солдатами, и с их помощью я добрался до казармы. Друзья помогли мне взобраться на нары. Пришёл врач-наркоман, натёр меня какой-то мазью, сделал укол. Стало немного легче. Две недели я провалялся на нарах и вышел на работу. Сдавать канализационный коллектор. Приёмщик указывал, что нужно доделать, а я записывал. Недоделок было немного. Я впервые увидел, как принимается канализационная сеть практически в полной темноте. У приемщика был большой аккумуляторный фонарь, который опускали в один колодец, а в другой на штанге опускали систему зеркал под углом 45°. Если в зеркале высвечивался круг, то трубы уложены правильно. К моему счастью, трубы были смонтированы отлично. Мелкие замечания за два дня были выполнены. По настояния Фузеина я опять перешёл работать на жилой дом, где нужно было в приготовленном котловане начать укладку фундаментов. К этому времени изготовление блоков наладили непосредственно на бетонном заводе, где один из тепляков использовали под формовочный цех. Работа пошла успешно. Блоки подвозили прямо с пропарочных камер, когда они были ещё тёплыми. Стены подвала росли на глазах. Группа солдат приходила на работу до начала рабочего дня и расчищала снег. Когда приезжал автокран и приходили монтажники, дороги и рабочие места были расчищены. Однако зима есть зима. Установка автокрана на место монтажа была делом не из лёгких. Он выезжал на наст расчищенной дороги и начинал буксовать. Когда наст проваливался, колёса утопали в песке, и кран, как упрямый осёл, упирался, не трогаясь с места. Но мы, используя щебень, камень, заставляли упрямца становиться на место и трудиться.