147-й отдельный стрелково-строительный батальон - 12

Итак, жизнь снова вошла в свою колею. Всё потекло по своим канонам. На повестке дня опять встал вопрос поднятия производительности труда, трудовой дисциплины. Прошло несколько недель, и зампотех, по согласованию с командиром роты, направил меня на техническую работу в УНР (управление начальника работ) на должность десятника.

Утром, получив увольнительную записку, с которой можно перемещаться в указанное в ней время по гарнизону, я направился на работу. На строительную площадку, куда было направление, я неоднократно заходил, когда бывал в увольнении и с белой завистью смотрел на офицеров, которые руководили строительством. На ведение этих работ я тоже имел законное право как дипломированный техник-строитель. Копия диплома сослужила мне плохую службу на мандатной комиссии, когда я просил направить меня в авиацию. Может, сейчас что-нибудь изменится. Лейтенанта Катунина мне долго искать не пришлось. На этой площадке было много знакомых солдат с нашего батальона. Они показали место, где находился лейтенант. Он стоял среди бригадиров, сержантов и давал задания на день. Это по виду был очень энергичный человек. Говорил он короткими, вескими предложениями, без всякого акцента, что свойственно энергичным людям. Приятное лицо с красивым ртом, где нижняя губа была чуть толще верхней, было улыбчивым. Он всем своим видом чем-то отличался от строевых пехотных командиров. Я стоял в сторонке, пока все сержанты и бригадиры разошлись на рабочие места. Хотел подойти и отрапортовать о своём прибытии, но не успел. Катунин резко повернулся ко мне, сделал несколько шагов навстречу.

- Ну, здравствуй, помощничек, — сказал он, улыбаясь и крепко пожимая руку. — Давай договоримся. В присутствии солдат, сержантов, офицеров обращайся ко мне по уставу: «Товарищ лейтенант». Во всех других случаях я для тебя — Василий Иванович. К тебе я буду обращаться по званию в присутствии посторонних. Во всех других случаях — по имени. Так легче общаться.

Я немного растерялся от такого приветствия и общения офицера и солдата. Это сначала показалось напускной фамильярностью, но его глаза и улыбка моментально рассеяли мои сомнения.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант, — ответил я на приветствие, ещё не совсем понимая, как я себя должен вести.

Лейтенант задал несколько вопросов. Я ответил на эти вопросы так, чтобы он мог понять, с кем имеет дело:

- После окончания учёбы в техникуме я работал в отделе сельского и колхозного строительства на селе в Райисполкоме девять месяцев. Два месяца из них работал на строительстве одноэтажного дома райкома партии. Успел выполнить фундаменты и стены. Это весь мой стаж самостоятельной работы по специальности.

- Да, не густо, — улыбаясь, медленно произнес он, что-то обдумывая, и, как-то оживившись, спросил:

— скажи честно, работать хочешь или только тебе нужно отбыть срок службы?

- Хочу, — выпалил я без обдумывания.

- Хорошо, будем считать, что последнего вопроса я не задавал. Опыт в работе будем набирать вместе. Я тоже первый год работаю.

Так начался мой первый рабочий день в армии по специальности. Катунин рассказал, какая перед нами поставлена задача, охарактеризовал объект. Работа не была сложной. В ущелье, если можно так сказать, между двумя сопками был построен новый квартал жилых двухэтажных домов. Шли отделочные работы. Стараясь использовать благоприятную погоду, в основном работали снаружи: штукатурили фасады, выполняли благоустройство территории, мостили булыжные мостовые. Работали в основном солдаты. Были ещё две бригады вольнонаёмных рабочих, одна бригада занималась мощением дорог. Вторая бригада подсобных рабочих состояла из женщин. Они убирали территорию, мыли помещения внутри, занимались мелкими планировочными и разгрузочными работами. Эта бригада работала как одна семья. Она полностью была сформирована из женщин татарской национальности. Как впоследствии я узнал, их родители были раскулачены властями и высланы на поселение в Мурманск. Бригадиром была пожилая женщина — строгая, молчаливая. Она, как мать, опекала их, и они, соответственно, ей подчинялись. Разговаривали они на татарском языке. Что бросилось в глаза при первом знакомстве — что молодые женщины и девушки были необычайно красивы. Художникам и скульпторам бы с них шедевры создавать в искусстве, а не лопатами им здесь махать. Почему-то очень захотелось, чтобы девушки обратили на меня внимание. Желание это было вполне естественным, хотя никаких далеко ведущих целей не преследовало. Мне казалось, что только одно обстоятельство мешало ближе познакомиться с ними — это мой внешний вид. Надо признаться, что он никак не соответствовал такому действию, как знакомство. Около двух недель я обдумывал планы знакомства и остановился на одном возможном, хотя впоследствии об этом решении очень пожалел. Но не буду забегать вперёд. У нас в отделении был один солдат из Татарстана, Рашид Гималдинов. Весёлый парень. Плохо владея русским языком, он ещё больше веселил ребят перевертыванием слов и акцентом. Когда ребята смеялись его шуткам, он смеялся вместе с ними. С Рашидом я был в хороших отношениях, но это привело меня к потере бдительности... Я попросил Гималдинова, чтобы он меня научил, как здороваться на татарском языке и ещё несколько небольших фраз. Пройдя полный курс этого «университета», я решил поздороваться с моими новыми коллегами на их языке, как научил Рашид. Утром я поздоровался с членами татарской бригады, но вместо ответа как по команде ко мне повернулись в полном молчании восемь женских голов — все с открытыми ртами и широко раскрытыми глазами. Мне показалось, что эта немая сцена длилась вечность. Женщины не могли выговорить ни одного слова. Ещё бы! Молодой солдат, высокий, тощий, одетый в двухцветную шинель не первой свежести, в марлевой бесформенной пилотке, в ботинках с обмотками сделал предложение о сожительстве восьми женщинам различного возраста одновременно, да ещё в самом похабном виде. Пожилая женщина, бригадир, подошла ко мне и как могла, намёками, объяснила мне, что человек, который научил меня этим словам, плохой человек. Она, конечно, могла этого не говорить, я и сам понял, что сказал что-то не то. Что именно я сказал, я узнал от самого Гималдинова, когда вечером в казарме под смех солдат я полушутя-полусерьезно колошматил Рашида. Но слово не воробей, вылетело — не воротишь.