147-й отдельный стрелково-строительный батальон - 13

Шло время. С комсомольскими делами теперь стало тяжелей управляться. Я в основном был оторван от своей роты. Поэтому решил распределить обязанности между всеми, а это кроме меня ещё 6 человек. Члену комитета Кабанову поручил быть казначеем и дал ему ключ от комсомольского сейфа. При малейшей возможности я у членов комитета требовал отчёт о проделанной работе в рамках обязанностей. Однажды утром дежурный по роте передаёт мне ключи от сейфа. Спрашиваю, почему сам Кабанов не передал мне ключи.

— За ним ночью пришла машина, и его увезли, — последовал ответ. — Старшина рассчитал его и выдал ему аттестат.

Я решил проверить сейф. Сейф находился в Красном уголке. Какое-то предчувствие появилось... Все документы были на месте. Ведомости сбора членских взносов лежали на месте, и только собранных 126 рублей там не оказалось, они уехали вместе с Кабановым. За восемь лет пребывания в комсомоле я шесть раз избирался в бюро комсомольской организации, но с таким коварством встретился впервые. До срока сдачи членских взносов оставалось два дня. У меня не было ни гроша, из 60 рублей денежного довольствия 55 рублей я выплачивал государственный займ. Прогрессивка, оплата за перевыполнение плана расходилась на различные мелочи. За то, что проворонил комсомольские деньги, я бы мог быть исключён из комсомола, что совсем не входило в мои планы. Раздумывать времени не было. Ждала работа, которой я очень дорожил. Чуть ли не бегом шёл на работу, там ждали бригады на расстановке. Как всегда, распределил работу между бригадами, выписал материалы для выполнения работ, начал отвечать на задаваемые вопросы. Большинство вопросов задавались не по существу, а для «проверки прочности», знания дела.

Закончив с расстановкой, я развернул чертежи и начал готовить план для работы на завтрашний день. Пришёл Катунин. Я доложил ему о расстановке рабочих бригад. Он, как всегда, выслушал, а потом сообщил, что руководство строительного управления приняло решение перевести меня на другой, второй участок производства работ в распоряжение лейтенанта Фузеина. Этот участок начинал строительство нового жилого квартала. Этот квартал застраивался пятиэтажными домами. Явиться к Фузеину нужно было немедленно.

— Прощаться не будем. Я на этом участке бываю по несколько раз в день, — сказал мне Катунин и добавил: — Фузеин нормальный мужик, я с ним вместе учились в ВИТКУ. Надеюсь, ты с ним сработаешься. Если у тебя возникнут вопросы, обращайся, будем решать.

Он начал рассматривать чертежи. Я вышел из прорабской. Какое-то раздвоенное чувство появилось. Мне очень нравился Катунин, его принцип руководства, я был загружен работой, которая нравилась.

На площадке строительства нового пятиэтажного дома мне приходилось бывать не один раз. Он находился чуть ниже дома офицеров флота, и мы, когда ходили в увольнение к дому офицеров, где находился музей флота, то обязательно проходили через эту строительную площадку.

Найти лейтенанта Фузеина опять-таки было нетрудно. На доме работало два лейтенанта. Один из них разговаривал с грузинским акцентом, лейтенант Александр Зархи. Значит, вторым был Фузеин. Я доложил о прибытии.

— Ну, здравствуй, — сказал он, протягивая руку, — лейтенант Катунин рассказал мне о тебе, так что я с тобой заочно знаком, и по знакомству с тобой у меня вопросов нет. О нашем управлении ты тоже осведомлен от него, обо мне ты узнаешь в процессе работы. Работать будем не на этом доме, мы с тобой начнем новый дом. Работы у нас много.

Лейтенант Фузеин, как все выпускники военных училищ, был опрятно одет. В основном он был антиподом Катунина. Рост выше среднего и узкие плечи на вид делали его ещё выше, аккуратно подстриженные русые волосы и белое лицо с мягким румянцем делали его гораздо моложе. Разговаривал он тихо и медленно. В отличие от своих коллег по училищу он был женат. Жена его в Ленинграде заканчивала учёбу в медицинском институте.

Фузеин сразу включил меня в работу, причём не с бригадой разнорабочих, а на самостоятельную работу. Через два дня нужно было приступить к укладке канализационного коллектора, куда впоследствии будет врезаться канализация со всех будущих домов. Ближайший репер был от нашего объекта на расстоянии 2,5 километра. Нужно было перенести отметку репера на временный репер на стройплощадке и от него давать отметки дна траншеи под трубы. Из лекций преподавателей я знал, что от меня требовалось. Я знал все специфические термины и знал, какие математические действия нужно производить с показателями прибора, который называется нивелир. Я не знал лишь одного — как пользоваться прибором. С первого дня работы раскрывать эту тайну значило делать этот день последним. Здесь никого не интересовало то, что у нас в техникуме был единственный старой конструкции нивелир, к которому на практических занятиях всегда стояла очередь, чтобы хоть раз через окуляр прибора увидеть рейку с делением. Как правило, у нивелира стояли всегда отличники. Они диктовали нам определённые цифры, с которыми мы все не-отличники соглашались и путем математических расчётов находили нужную нам отметку, т. е. превышение от известной нам отметки репера. Вся трагедия состояла в том, что я не мог брать отсчёты по рейке. Если сделать ошибку, то канализация домов потечёт не из дома, а в дом. Ужас. Милые мои преподаватели, как вы были правы, когда читали нам лекции, и как мне не хватает вас сейчас! Второй удар в один день...Не решён вопрос с комсомольскими деньгами, а тут последовал удар с незнанием геодезии. В моём положении искать техническую литературу было равносильным просить отпуск. Была у меня ещё одна неприятность. Я вступил в конфликт с сержантом-санинструктором. У нас происходил турнир между ротами по волейболу. Очередную игру организовал после ужина. Наши соперники, старослужащие выбились из сил и чтобы немного передохнуть, выбили мяч далеко за площадку. Они решили, что приближающийся отбой по батальону спасёт их от поражения. Один солдат побежал за мячом. Навстречу шёл санинструктор, к которому катился мяч. Сержант вместо того, чтобы остановить или подать нам мяч, ударил его далеко за забор, ограждающий территорию батальона. Я подошёл к сержанту и сделал ему замечание в довольно резкой форме, чего по уставу делать права не имел, и пообещал ему, что вызову его на заседание батальонного бюро комсомола. Что предпримет сержант, я не знал. В общем, получилось по поговорке «Пришла беда — отворяй ворота». Над своим положением я серьезно задумался. И опять-таки гласит русская поговорка, что с бедой нужно провести одну ночь и выход будет найден. Ночь не спал, обдумывал варианты, к утру созрело решение. Ввиду того, что Фузеин дал задание, в котором я не был связан с бригадами, утром после завтрака я пошёл к комсоргу батальона, офицеру и попросил у него в долг на 3-5 дней 150 рублей для покупки сапог. Этого мне хватило, чтобы сдать членские взносы и послать отцу телеграмму, чтобы срочно, телеграфным переводом мне прислал 150 рублей. Через день после сдачи взносов я рассчитался с комсоргом. Сержант-санинструктор рапорт на меня не подал, не хотел лишний раз с бюро иметь дело, на нём висели многие грехи дисциплинарного порядка. С геодезией, вернее, незнанием её, я тоже нашёл выход. Лишний раз убедился, что в армии, как нигде в другом месте, жизнь заставляет молодых людей принимать самостоятельные решения. Эта наука, верно, служит им всю оставшуюся жизнь.

В конце рабочего дня, когда солдаты отправились в казармы, а вольнонаёмные разошлись по местам жительства, я зашёл в прорабскую. Комната находилась в ещё не сданном в эксплуатацию доме и была довольно просторной. Достал деревянный ящик с нивелиром из шкафа, впервые в жизни увидел уложенный в изложницу нивелир. На первых парах нужно было запомнить, как его укладывают в ящик, чтобы он плотно был прижат соответственными выступами ящика. Я впервые держал прибор в руках. Никто не мешал, никто не подсказывал и не советовал. Установив прибор на штатив, я посмотрел в окуляр, но ничего не увидел, хотя на стенах висели чертежи, таблицы и графики. Начал наводить на резкость, открылась панорама стен со всеми атрибутами, которые на них висели. Хуже было с установкой уровня, бульбочка которого прыгала, как необъезженная лошадь. Однако и её я укротил. Со снятием показания рейки я повозился больше времени. Нужен был второй человек, который держал бы рейку. Я со шкафов собрал книги технической документации, положил их на пол у стены различными по высоте стопками. На стопки ставил рейку, оперши её на стену. При помощи простой смоченной бумажки я находил уровень риски прибора и обыкновенным метром мерил высоту от пола до приклеенной бумажки. Затем переставляя нивелир с места на место по помещению, устанавливал много раз и добился получения одинаковых результатов. Однако время подходило к отбою, нужно было спешить в часть, чтобы не попасть в число отсутствующих в вечернем рапорте дежурного офицера. Конечно, об ужине речи быть не могло, но к отбою я явился.