147-й отдельный стрелково-строительный батальон - 10

Дальше потекли дни солдатских будней. День на день были похожи, как близнецы. Наша рота с каждым днём совершенствовала свои навыки работы. Отставало в производительности труда отделение, которое работало на заготовке щебня. Поговорили с членом комитета комсомола роты, работающем в этом отделении.

- Понимаешь, что происходит, — сказал он, — нам планируют дробление щебня из готового камня. Когда с нами работали старослужащие, камень с карьера приходил нормальной величины, мы его дробили. С момента, когда старослужащие демобилизовались, к нам с карьера прибывает меньше камня и крупнее. Раньше мы нестандартный камень не дробили. Теперь мы, чтобы выполнить план, должны частично камень плинтовать, иначе он не влезает в камнедробилку. Нормировщик стройучастка, наш сержант, пересмотреть нормы выработки не желает, командир отделения к нему ходил.

На следующий день я доложил командиру роты, почему отделение не выполняет план выработки. Через день на участок дробления камня пришла комиссия. В акте, составленном ею, отмечалось, что нужно пересмотреть нормы и добавить время на частичную плинтовку камня. Так постепенно наша рота влилась в производственный процесс. Некоторые поправки вносили погодные условия, но к климату Заполярья можно только приспосабливаться, но никак нельзя его изменять. Мучили частые дожди, а в середине сентября начались морозы, снежок. Инструмент намокал и выскальзывал из рук. Эта ситуация создавала опасность травматизма. Настроение и самочувствие в такие дни были очень плохими. Бетонная поверхность нашего рабочего места была покрыта льдом. Мы носили песок с бетонного завода, который находился рядом. Эффект был мал. Песок смешивался со снегом и превращался в тот же лёд. Солдаты падали, но их спасала от травматизма тёплая одежда, полушубок и ватные брюки, хотя полной гарантии безопасности это не давало. У ребят на камнедробилке я видел большую насыпь из гранитного окола, который в бетон не употреблялся. Мы привезли окол и посыпали им рабочие места. Работать и передвигаться стало легче.

Правда, бывали события, которые, несмотря на погоду, благоприятно влияли на настроение. В один из дней перед самым отбоем пришёл дежурный по штабу и приказал мне явиться в штаб. Удивительно: обычно все вызовы в штаб батальона делались через командира роты, а здесь передали приказ напрямую. Я пошёл в штаб. Там у развёрнутого знамени части на штативе был закреплён фотоаппарат типа «Москва», но импортный. Около фотоаппарата стояли несколько сержантов и солдат старослужащих. Оглядев меня с головы до ног, один из сержантов снял с себя пилотку, лихо водрузил на мою голову. Второй сержант разулся, дал мне свои сапоги и велел быстрей переобуться. Сапоги до боли жали ноги. Об этом я сказал сержантам, на что получил ответ: «Ничего, потерпи, ведь не польку-бабочку тебе танцевать! Теперь ты красавец. Так будет получше, чем в обмотках» — согласились сержанты, будто я вообще отсутствовал в этом помещении. Затем объявили, что командир батальона подписал приказ о поощрении меня фотографией у развёрнутого знамени части. Один экземпляр фотографии с надписью и печатью части будет отправлен на родину, отцу. Это было очень приятно. На следующий день приказ был зачитан на вечернем рапорте. Спустя пару недель пришло письмо от отца с благодарностью за хорошую службу.

Полярное лето не вписывалось в рамки средней полосы, где оно было в разгаре. У нас солнышко начало опускаться всё ниже и ниже к горизонту. Появились вечера и очень короткие, но всё-таки ночи. Дни были жаркими, душными, ночи прохладными. Заполярная природа буйствовала. Редкие деревья и кустарники были покрыты свежей густой листвой. В ущельях сопок одновременно цвели и созревали голубика и морошка. На склонах сопок зеленели толстые слои мха. В воздухе носились рои комаров и гнуса, которые не только кусались, но и заползали в нос во время дыхания и влетали в рот во время разговора. К этому тоже пришлось привыкать, и мы привыкли.