147-й отдельный стрелково-строительный батальон - 9

Приближался день принятия присяги, который, как я уже говорил, приурочили ко дню празднованию дня Военно-морского флота. Опять начали всё мыть, чистить, заметать, подшивать. Строевые занятия достигли апогея. Инспектора приезжали чуть ли не каждый день. Многих интересовал вопрос о том, есть ли у нас баптисты и сколько их. Дело в том, что баптисты не берут в руки оружие, а по этикету читать присягу нужно с оружием в руках. У нас, к счастью, таких не наблюдалось. Но несмотря на это к нам из политотдела приезжали офицеры, беседовали с нами, для близира задавали дурацкие вопросы, интересовались, как живут родители, хоть и знали, что живут они плохо. Да и сами офицеры жили здесь не лучше, но они хотя бы получали здесь деньги, на которые, правда, ничего здесь купить было невозможно. Но об этом я узнал несколько позже.

Как и предусматривалось, в день празднования Военно-морского флота мы принимали присягу. Сразу после завтрака было объявлено построение батальона с выносом знамени, под марш оркестра. Когда ротные колонны начали занимать свои места в строю, начали прибывать гости флота, политотдела, промышленных организаций города Мурманска, родители присягающих, ветераны войны. В торжественной обстановке мы принимали присягу, полностью соблюдая этикет. Винтовку с правой руки передавали в левую руку. Правой рукой держали текст присяги, но в основной массе все произносили присягу на память. Одни считали, что присягу говорить на память престижно — её один раз в жизни принимают, другие, не зная русского языка, при помощи русскоязычных друзей выучили текст. После произнесения присяги ставили свою подпись в специальной ведомости. Как пароль, на поздравления командира отвечали «Служу Советскому Союзу!», поворачивались и шли в строй уже полноправными солдатами. Эту церемонию не все воспринимали однозначно, но для меня она была приятна и многозначительна. Затем мы торжественным маршем прошли в линию ротных колонн под боевым знаменем части вдоль трибуны. На этом закончилась официальная часть нашего праздника. Вся рота, кроме нарядной группы, была отпущена в увольнение. Закончились наши праздники, и начались будни, тяжёлые будни солдата-стройбатовца. После зарядки и завтрака мы отправились на работу.

Пройдя по сопкам километра два, пришли на судоремонтный завод, тот завод, где получали доски на строительство танцплощадки. Здесь каждый командир отделения получил задание от командира взвода и повёл своё отделение на рабочее место. Мы пришли на интереснейшее сооружение — сухой док. Этот док построен был в 1937 году, перед отправкой первой полярной экспедиции Д. И. Папанина. Теперь этот док устарел. После войны появились корабли типа «Либерти». Они были длиннее, нежели те ледоколы, которые выводили экспедицию. Теперь док реконструировался. Реконструкция предусматривала разборку части дока. На доке к нам подошёл офицер в морской форме и указал на участок разборки. Норма разборки — 0,25 кубометра на человека. Так, работая звеном «двойка», нужно было разбить 0,5 кубометра бутобетонной стены в смену. На лошадке, впряженной в маленький возок, нам подвезли металлические клинья и кувалды с деревянными и металлическими рукоятками. С деревянными рукоятками удобнее работать, но нужно было иметь опыт работы с кувалдами, в противном случае кувалды хватало на один неправильный удар, и рукоятка ломалась. Я до армии работал на многих работах. В войну был токарем. После войны был грузчиком, засольщиком овощей, сопровождал вагоны в поездах, работал в оперном театре статистом. Кувалдой работать мне не приходилось. Напарником у меня был рабочий судоремонтного завода Лясковский. У него дела были немного лучшие, чем у меня. В 12 часов нам привезли обед в термосах. Повар наполнял нам котелки супом, в крышку котелка клал кашу с мясом. Чай он наливал нам в эту же крышку после съеденной каши. Ели, сидя на камнях, кто где сумел примоститься. После обеда был перерыв на минут 10, перекур, и принялись опять за работу. Как мы ни уплотнили рабочий день, за первую нашу рабочую смену мы выполнили норму на 40%. Самое страшное было то, что руки у меня страшно болели, мне казалось, что на следующий день я вообще не подыму кувалду. Кроме всего прочего я ухитрился сквозь рукавицы натереть мозоли на ладони, которые жгли руки как раскалённое железо.

После ужина я пошёл в первую роту, в которой работали солдаты ветераны. Я с одним из них познакомился на заседании батальонного бюро комсомола. Рассказал ему о происходящем.

- Ты знаешь, я служу уже шестой год, а на этих работах не бывал никогда, поэтому ничем тебе помочь не могу. Но мой приятель долгое время работает с камнем на плинтовке, на заготовке щебня, он на этом деле зубы проел. Идём к нему!

Мы нашли нужного нам парня, и я рассказал ему о моём положении. Мы с ним вышли из шумной казармы, сели на скамейку у зарытой бочки с водой, закурили.

- У нас у всех была такая ситуация. Самое главное — не унывать, — начал своё поучение бывалый солдат.

— В первую очередь приведи в порядок руки. Мозоли на ночь посыпь порошком стрептоцида. К утру рана заживёт. Что касается работы, вот что я скажу: нужен опыт. Просто стучать по бетону — это то же, что головой об стенку. А голова человеку для другого дела нужна. Бутобетон — это большие камни в бетоне. Большой камень мы называем изюмом. Так вот бетон имеет марку 100 или 200, а изюм имеет прочность в два-три раза больше. Поэтому весь процесс работы должен сводиться к освобождению изюма от бетона, и работа пойдёт веселей. Когда изюмина выпадет, её нужно плинтовать, то есть разбить на куски. Здесь тоже мы ищем слабые места. В граните всегда есть прожилки. Их надо находить и камень разбивать по прожилкам.

По его рассуждениям выходило, что весь этот процесс и яйца выеденного не стоит. Я поблагодарил товарища за полезную лекцию и ушёл. На следующее утро мы с напарником решили испробовать на деле полученную инструкцию. Когда мы извлекли несколько изюмин и успешно начали их плинтовать и складывать в ящик, я понял, что норму разбивки бутобетона можно выполнить. Что меня удивило накануне: когда на вечернем разборе была отмечена наша плохая работа, а в частности командира отделения, я готов был сквозь землю провалиться, а командир отделения стоял с безразличным видом. Видать, душой он уже был дома, на родной вологодщине.

На второй день работы выработка у нас увеличилась до 80% по отделению. Мы с Лясковским добились выполнения 65%. Вечером на построении, после разбора проведённых за день работ, когда началось свободное время, я обратился к командиру роты как комсорг:

- Как мне следует поступать при создавшейся ситуации? Я отлучился со своего рабочего места, чтобы показать солдатам методы работы и, конечно, это повлияло на мои личные показатели за счёт улучшения показателей работы роты.

- Понимаешь, комсорг, в данном случае ты поступил правильно. Конечно, скачок повышения производительности труда произошёл не без твоего участия. Я, как твой командир, тебе благодарен. Однако, видать, нам с тобой долго ещё придётся работать. Прошу тебя учесть мой принцип работы. Я считаю, что каждый должен выполнять свои обязанности в первую очередь. Насколько подсказывает мой опыт работы командира, этот вопрос нужно было обсудить на собрании. Ведь ты в рабочее время не мог передать методы работы всем взводам нашей молодой роты. Даже по ведомости дневного выполнения видно, что там, где ты прошёл, помахал кувалдой, там отделение подтянулось, а где не прошёл, там прежний показатель. Ответил я на твой вопрос, комсорг? — улыбаясь, произнёс он.

- Так точно, товарищ старший лейтенант, ответили.