Верховина. Подруги. Любовь - 1

  Как и всем на свете, мне хотелось любви, разумеется, настоящей и желательно вечной - до гробовой доски. И почему-то в качестве носителя и объекта этого чувства я непременно воображала художника. Бывая в Сокольниках (довольно часто), я всегда внимательно оглядывала возможные места для этюдов, хотя плохо себе представляла, как же буду себя вести, окажись там искомый художник. Трудно было предположить, что он сразу же непременно захочет написать мой портрет или обсудить пейзаж вокруг. Семинары творческой молодежи открывали для поиска художника возможности безграничные. Тем более, что сопровождавшие семинары выставки давали возможность одновременно с внешностью и интеллектуальными качествами художника оценить и его профессиональные достоинства. Однако я не стала долго думать и выбирать и на первой же встрече в Подольске влюбилась по уши. Избранника звали Герман. Высокий блондин с синими глазами, он носил пленившие меня однотонные, несоветского вида ковбойки в мелкую клеточку. Особенно хороша была в серых тонах. И какая-то в нем была неопределенность, неразгаданность. С одной стороны, эталонный советский, несколько даже плакатный романтический облик типа "держись, геолог". Востребован, успешен, позитивен. Экспрессивная графика в традициях Дейнеки и жизнеутверждающее монументальное искусство (скульптура, мозаики) на вокзалах и городских площадях в провинции. Мне особенно нравилась его северная, прямо-таки космогоническая композиция: закрученное в вихрь огромное стадо с гигантскими оленями на переднем плане и несколько крохотных человеческих фигурок в центре, организующих и направляющих это движение. С другой стороны, улыбка у Германа была хитроватая и даже дурашливая, и за нею скрывался склонный к скоморошеству и ерничанью мужик, рукастый и себе на уме. Найти с ним адекватный способ общения оказалось поэтому нелегко, выручало чувство юмора. Мы ходили пить кофе в гостиницу Украина: в холле недавно поставили кофеварку, и черный кофе входил в моду в качестве светского развлечения. Некоторые автовладельцы даже специально ездили за этим же в аэропорт Внуково. Но у Германа машины не было, и мы ездили гулять на электричках, на речном трамвайчике и на метро. Встречались и у него в мастерской на Петровском бульваре. Он работал тогда над серией гравюр о Москве, готовился к выставке. Разумеется, степень серьезности наших намерений была различной: для него - легкое приключение, хотя и со всем нашим уважением, для меня же смутный шанс на вечное блаженство. Он и рухнул в одночасье, когда однажды Герман, ранее никак не упоминавший о своем семейном положении, объявил, что у него родился сын Петька. Я сразу сникла, и отношения резко пошли на убыль.

  А тут как раз в Институте народов Азии (дело было в 1966 году) предложили путевки в международный молодежный туристский лагерь "Верховина" на период зимних студенческих каникул. Поскольку комнаты в лагере были рассчитаны на четверых, можно было купить четыре путевки в одни руки. Квартет составился быстро. Свою однокурсницу Леру Рухамину, спокойную и покладистую, я уже упоминала. Это она была чтицей у слепого поэта Глеба Еремеева, и с нею мы ездили к нему в деревню. С Лилечкой Сизовой мы познакомились не так давно - в пионерском лагере Министерства культуры "Березки". Она работала с самыми маленькими, я - со старшими. Как и в других лагерях, в "Березке" действовал принцип: часть вожатых откомандировывали с места работы, если работа была в этой же системе. Им продолжали платить зарплату, а они жили и кормились на лоне природы, присматривая за детишками. Такая командировка считалась синекурой. Недостающую часть набирали из вольнонаемных профессионалов, то есть, людей с педагогическим образованием и платили им небольшую зарплату. При каждом отряде пара вожатых состояла из командированного и вольнонаемного. Лагерь был чудесный: превосходные ландшафты, симпатичные дети "из области искусств". Да и руководство способствовало располагающей атмосфере и дружеским отношениям всех со всеми. Начальник лагеря Александр Степанович Кортиков, хотя и работал на специфической должности заведующего отделом загранкадров Министерства культуры СССР, через который проходили все отъезжающие за границу и где оформлялись все документы, был безупречно порядочным и доброжелательным человеком. Красивый, кудрявый, он играл на баяне и родом был из деревни, которая, видимо, и дала ему сильную нравственную основу. Мальчишкой прошел войну, владел немецким языком, с которого даже и книжку перевел. Лишь один раз мы с Лилечкой съездили в "Березки", а у Кортикова дома встречались потом с другими вожатыми многие годы, познакомились с его семьей, подружились с дочкой Таней, а я даже дважды съездила переводчицей от Министерства культуры. Словом, светлый человек. Сейчас обнаружила в Интернете его след в Совете ветеранов Тимирязевского района: председатель жюри творческих конкурсов, сам участвует в конкурсах на лучшую художественную вышивку. А лет ему 87!

  Так вот, Лилечку послали работать в "Березки" из Музеев московского Кремля. Выпускница истфака МГУ, она работала в Оружейной палате экскурсоводом. Главное ее качество - закадычная подруга, на которую можешь рассчитывать всегда. Пионервожатая и в то же время наперсница по призванию, она собирала вокруг себя друзей, начиная с первого класса школы, и, что удивительно, всех сохранила - и школьных, и университетских, и с работы, и соседей по дому и по даче. Со всеми общается, ко всем ездит на дни рождения, всех навещает в больницах и коллективно водит в концерты, путаясь в деньгах и билетах. И точно так же и сына Лешу воспитала, придумывая бесконечные мероприятия для класса, в котором он учился, заботясь о его друзьях, подругах и сослуживцах (когда он ей это позволяет). Мне в ней это нравится, потому что мне и самой бы хотелось сохранять на всю жизнь друзей и знакомых и жить среди них, как в саду, часто наведываясь, присматривая за каждым растением и ухаживая за ним. Я по такому принципу и жила долгие годы, но не так самозабвенно и самоотверженно, как Лилечка. За компанию ее легко подбить на любое предприятие и авантюру, но совершенно невозможно заставить сделать что-то, пусть даже ей крайне необходимое, если час жареного петуха еще не настал. Зато уж, если клюнул, так способна все сделать, все организовать - откуда только силы берутся в маленьком и худеньком ее организме. Она вцепляется в ситуацию, как когда-то вцепилась в трос, чтобы встать на водные лыжи. И, в отличие от меня и многих других пытавшихся, сразу встала, и поехала, отчаянно вопя от страха, но не падая.

  Когда мы познакомились, она жила по адресу Комсомольская площадь, дом 5, и дом стоял сразу за зданием Ярославского вокзала прямо на скрещении железнодорожных путей. Дом вроде бы принадлежал то ли начальнику вокзала, то ли какому-то чину из Метростроя. Последнее предположение кажется мне более убедительным, так как две комнаты, в которых проживало семейство Сизовых - папа, мама, тетя Шура, Лилечка и два ее младших брата - были отделаны полированными деревянными панелями, как в метрополитене. Семейство было среднего достатка: пианино для обучения детей, хрусталь, ковры. И очень гостеприимное: здесь всех всегда кормили. Особенно старалась тетя Шура, старшая сестра лилькиного отца Михаила Александровича. Маленькая, шустрая, похожая на сказочного лесного божка, она в юности успела пройти войну, а потом всю жизнь прожила при племянниках и трудилась, не покладая рук и в городской квартире, а позднее - на садовом участке. Сизовы родом были из деревни в Ярославской губернии, а мама лилькина - из Костромской. Строгая, серьезная, шахматистка-разрядница, она закончила МИИТ и работала в системе МПС. Благодаря ей, мы с Лилечкой однажды ночевали в железнодорожной гостинице в Риге, куда можно было попасть только по блату. Отец же, напротив, любил побалагурить, но почти всегда держал в уме некий дополнительный смысл своих шуток. Вольностей не любил. Убеждений был ортодоксальных. Потому что с 1939 года (год рождения Лилечки) по какому-то там очередному призыву пошел работать "в органы", как тогда говорили, и проработал там всю жизнь. В департаменте, который ведал наукой и культурой. Естественно, что я всегда держалась от него на расстоянии. Однако подопечные Михаила Александровича, которых он нередко сопровождал в заграничные поездки, в том числе и гастрольные, дружили с ним, бывали в доме, и на похоронах у него было многолюдно. Очевидно, без крайней необходимости вреда не делал. Лилечка же со свойственным ей обостренным чувством справедливости постоянно вступала с ним в идеологические споры. Однажды кто-то из нас попросил ее узнать, правда ли, что все телефонные разговоры прослушиваются. На ее вопрос Михаил Александрович лишь горестно вздохнул: Хорошо бы, да только слишком дорого стоит!