Армения и комсомол - 3

  Стремление армян к единению проявлялось и в таком уникальном для Советского Союза явлении, как репатриация. В России добровольное возвращение русских на родину после войны носило единичный характер, хотя кампания за рубежом проводилась мощная. Я случайно оказалась свидетелем одного из таких возвращений в самом начале шестидесятых годов. В нашей шестьдесят второй квартире жила в то время очень старая женщина Лидия Александровна Агте. Фамилию она носила редкую, но достаточно известную: ее предки, немцы на русской службе, были офицерами или крупными чиновниками. Семья была, видимо, большая. Сама Лидия Александровна была особой неласковой и необщительной. И вдруг в один прекрасный день к ней заявились две женщины из Австралии. Это в голове не могло уложиться: иностранцы, общение с которыми никак не поощрялось, - вот они, у нас на кухне, - общайся, сколько хочешь, и никто тебя не контролирует. Из общения выяснилось, что мать и дочь, дальние родственницы Агте, под влиянием патриотической пропаганды решили вернуться из Австралии на родину в Россию. Причиной, видимо, послужила ссора, а, возможно, даже и развод дочери с мужем. Назло ему решила уехать на край света. Вместе с мамой. Здесь их приняли и определили на место жительства в Ульяновск. Поселили в общежитии. Через две недели они снова вернулись к нам в квартиру. Обе ничего даже рассказать не могли, рыдали в голос. Потом принялись названивать брошенному мужу в Австралию - аттракцион для квартиры нашей невиданный. Слышно, наверное, было плохо, и говорили они громко, срываясь на крики и рыдания. Но говорили по-английски, поэтому мы так и не узнали, как им удалось вымолить прощение и деньги на обратную дорогу. Вскоре они распрощались и покинули Россию. Других примеров русской репатриации мне самой видеть не пришлось, хотя я знала, что она существовала и почти всегда плохо кончалась.

  Совсем иное дело - возвращение армян в советскую Армению. Оно было осознанным, постоянным и массовым. После окончания войны до 1948 вернулось около 100 тысяч. Потом Сталин запретил репатриацию, и только после его смерти вернулось еще 30 тысяч человек. Шестидесятые годы, о которых идет речь, были как бы пограничным временем для армянской иммиграции, а уже в начале семидесятых пошел обратный процесс. Потому что советской Армении не удалось стать для армян тем, чем стал Израиль для евреев.

  Тогда в Ереване грустный Фрунзик Мкртчян, ежедневно приходивший в пансионат, где мы жили с чудесным армянским вином (больше всего мне нравилось розовое), познакомил нас с Ларисой с художником по имени Ервант, недавним репатриантом из Ливана. Молодой человек с нездешними манерами (хотя надо сразу же сказать, что и коренных ереванцев в дурных манерах никак невозможно было бы упрекнуть) и с какой-то особой, я бы сказала нежной, мужественностью, по всей видимости, находился в переходном состоянии: от Ливана отрешился, в Ереване не прижился, и уже его смутно тянуло прочь, он нервничал, метался и искал любви. Ервант зазвал к себе в гости небольшую компанию "семинаристов". В его доме, по-восточному убранном коврами, а также собственными картинами и различными декоративными предметами, было холодно. Как нередко бывает в южных странах, центрального отопления в старых домах не предусмотрено. И мы все сдвинулись тесной кучкой вокруг железной печки типа буржуйки, которая давала тепло и свет. Ервант подал диковинный восточный кофе с пряностями, а потом сидел рядом со мной и, не принимая участия в общем разговоре, что-то рисовал в альбомчике. Потом подарил мне рисунок. Очень хороший. А где-то через год через Лоретту Тер-Мкртчян я узнала, что Ервант с родителями вернулся в Ливан.