Институт народов Азии - 3

  А в нашем Отделе международных вопросов сложилась устойчивая традиция в присутственные дни ходить вместе обедать. Днем легко можно было попасть в любой ресторан, потратив на хороший полноценный обед максимум три рубля, но чаще и рубля хватало. Иногда мы ездили даже на ВДНХ, где проходили перманентные смотры национальной кухни народов СССР, и повара старались вовсю: речь шла о национальном престиже. Отдел наш был хотя и неоднородный, но дружный, и люди там работали неординарные. Больше всех я привязалась к Ирине Меликсетовой. Она была старше меня лет на восемь, кончила истфак МГУ, давно защитилась и занималась Океанией, куда ей даже удавалось ездить в экспедиции на научно-исследовательском судне. Безупречного воспитания и порядочности, умеющая сохранить достоинство в любой ситуации, демократичная в своей доброжелательности, тезка моя, неуловимо напоминала японку не только внешним обликом, но и сдержанностью и кротостью. Подобно большинству сотрудников Института, Ирина обладала весьма надежными тылами, но никогда ими не пользовалась. Разве что в борьбе за право поехать в экспедицию. Отец ее Мануэль Большинцов, один из сценаристов "Великого гражданина", "ковбой в очках", как назвал его М.Блейман, был видным организатором советского кино и умер, хотя и рано, в 52 года, но своей смертью - от инфаркта. Мама, умная и активная литераторша, вышла замуж за известнейшего тогда и забытого ныне правдиста Юрия Жукова, который был распорядителем официального общественного мнения, выступал по ТВ по воскресеньям с утренними проповедями и разоблачал все чуждое советской идеологии - от Евтушенко до театра абсурда. У меня с ним однажды в гостях у Иры случился идеологический спор по поводу Ионеско, которого, как оказалось, и как ему было положено, он ненавидел лютой ненавистью. С удивлением выслушав мои возражения, он произнес свой окончательный вердикт, а Ира поторопилась переключить внимание гостей на поданный десерт. Хотя, как мне кажется, она была на моей стороне.

  Муж Иры Арлен Меликсетов, китаист, доктор наук, много лет заведовал кафедрой в ИСАА, а с 1989 по 1994 был его директором. В их доме, где первобытные скульптуры, копья и маски папуасов и других народов Океании соседствовали с изощренными творениями китайского гения, из года в год собиралась одна и та же компания верных друзей - преимущественно однокурсников Ирины и Арлена по истфаку. Плюс Борис Жутовский, известный художник, обруганный Хрущевым на Выставке МОСХа. Он был чуть моложе, и не знаю, каким образом влился в этот сложившийся коллектив. Я же вошла в него на правах сослуживицы.

  Кроме Иры Меликсетовой, я подружилась с Мишей Лазаревым. Как и Меликсетовы, он был выпускником восточного отделения истфака МГУ и занимался Оттоманской империей вообще и Курдистаном и курдской проблемой, в частности. Если Ира Меликсетова являла собой образец хорошего тона, то Миша (Михаил Семенович) Лазарев был типичным enfant terrible. То есть, ничуть не заботился о производимом на других впечатлении, держал себя свободно, условностей общения практически не соблюдал, а все вещи называл своими именами. При этом обладал прекрасным чувством юмора, не говоря уже об энциклопедических знаниях. Наверное, в бывшем Лазаревском Институте должен был время от времени являться новый Лазарев для поддержания марки Дома.

  Еще был Янчик - Ян Рейземаа. Небольшого роста, круглоголовый и голубоглазый, он был потомком деятеля компартии Нидерландов и вырос в интердоме в России. Ничего зарубежного в нем не осталось. Разве что генетически заложенные критерии идеального национального женского типа: он женился на русской девушке с лицом моделей Вермеера: белый прозрачный фарфор кожи и голубая эмаль глаз. Занимался Янчик уже не помню чем, но главным делом его жизни тогда была поэзия. Он сочинял очень неплохие стихи. Одно из них меня поразило. Говоря о предпочтениях в выборе смерти, Ян писал, что хотел бы выпасть из самолета где-нибудь над горами, "и чтобы никто на меня не смотрел". Поразила также и дерзость его затеи перевести Сонеты Шекспира. Удачно реализованной. "Мой плащ и вещи вынесет конвой. Моя душа останется с тобой". В конце 60-х будничное, как у всех, течение его жизни, было нарушено. Его разыскала ИНЮРКОЛЛЕГИЯ. От кого-то из дальних родственников в Нидерландах ему досталось небольшое наследство. Перепугавшись, Янчик сначала пытался отказаться, но ему объяснили, что никакого предательства по отношению к советской родине тут. Наоборот, родина в принятии наследства заинтересована, поскольку родине отходит значительная его часть. И Ян принял толстенькую пачку разноцветных бумажек - чеков Внешторгбанка. На них можно было отовариться в сети закрытых валютных магазинов под названием Березка, существовавших с 1964 года, но за них нельзя было получить денег, в которых Ян как раз больше всего и нуждался. И Государство вынуждало его либо вещичками приторговывать, либо чеки продавать, которые по официальному курсу стоили копейки. Бедный Янчик, как ни крути, оказывался в зоне противоправных действий. Благодаря ему, я, купив чеки, на какое-то время стала вхожа в запретный рай с березками, где мне перепали какие-то случайные вещи, потому что безумно трудно что-то выбрать, если у тебя нет ничего. И вещи эти до сих пор у меня перед глазами, и снова возникает то незабываемое ощущение не своей жизни, когда невольно стараешься убедить и себя, и других (продавцов, охранников у входа в магазин), что имеешь на нее право. Была заготовлена специальная легенда, откуда у меня чеки. Мне казалось, что вела я себя, как другие посетители, но все равно было страшно и неловко: а вдруг поймают...