Россия. Эвакуация из Новороссийска - 1

Эвакуация из Новороссийска. 1919 год

Пешком потом каким-то образом дотащились до Новороссийска и здесь снова столкнулись с этим ничего хорошего мне не приносившим Лейб-гвардии Донским казачьим полком. Мой брат был в нём подхорунжим-инструктором, вот почему он упорно держался его и провёл в нём как в заботах, так и в битвах, два года. Увидел его брат, заволновался. «Давай, - говорит, - примкнём к нему. - Полк идёт в Турцию через Туапсе, пароходов на погрузку нет, это, - говорит, - наше последнее счастье». «Нет, - говорю, - спасибо за такое счастье. Давай лучше попытаем счастья - погрузимся». С этим пошли на набережную.

Там творилось что-то неописуемое! Прямо на улице стоя, голые офицеры переодевались в где-то раздобытые штатские одеяния или казаки – во всё новенькое с разгромлённого поезда-состава с английским обмундированием. Раздавали пачками желающим деньги «колокольчики» - так назывались обесценившиеся купюры, выпущенные Добровольческой белой армией, где была фотография Царь-колокола, находившегося в Москве как музейная ценность. У каждой пристани-посадки на иностранные пароходы грузились «цветные» войска, то есть дроздовские, корниловские, марковские, алексеевские и другие полки. Они имели форму цветную: полуфуражки – красного с чёрным или синего с жёлтым цветов, штаны – чёрные с нашитым сверху цветным лоскутом. Выглядели они в такой форме, как тропические ярко раскрашенные попугаи, и от этого-то и пошло их название-прозвище «цветные». Каждая сотня таких «цветных» войск строго проверенной численности, выдвинув пулемёты поротно, как разъярённые звери, в любой момент были готовы перебить роту, которая решилась бы вне очереди попытаться погрузиться: таков был страх перед красным нашествием.

На моём пароходе посередине стояли также два пулемёта, а за ними - залёгшие пулемётчики, готовые открыть стрельбу по первому нарушившему дисциплину-порядок. Каким образом, не могу понять, появился на мосту к пароходу донской казачий офицер в чине есаула. Ему навстречу бежит марковец-офицер, кричит, что тот не имеет права на погрузку на этот пароход, грозит револьвером. У казачьего офицера на груди два офицерских Георгиевских креста. Этот же поручик-марковец - химический офицер. Так называли всех некадровых офицеров, то есть выпущенных во время революции: в это время трудно было найти серебряный офицерский погон с серебряными звёздочками, поэтому на защитном погоне химическим карандашом проводилась полоска и делались звёздочки – вот откуда пошло их название «химических офицеров». Недолго думая, он двинул дулом револьвера в грудь казака. Казачий офицер не успел схватиться за кобуру своего револьвера и был сбит револьверной пулей поручика («химического» офицера). Падая, казачий герой-есаул успел крикнуть: «Сволочь!» Подоспевшие с парохода марковские офицеры сбили ногами с моста в море казачьего есаула со словами: «Катись, «демократ»! Этому всему я был лично с братом очевидец.

Потом другой казак, уже далеко от пристани, расседлал своего коня, поцеловал своего верного друга, стреляя его, а потом – себя. Тут и там валялись трупы покончивших с собой; трупы офицеров, потерявших всякую надежду на погрузку, единственное спасение от смерти у красных.

Вот один иностранный пароход, нагрузившись до отказу деникинскими войсками, отчаливает. Та гуща людей, которая плотно стояла, упёршись в борт парохода, надавливаемая сзади, сыплется в море, как камни. Кричат, барахтаются, тонут. Никто на них не обращает внимания, и через несколько минут кое-где кое-кто плавает и исчезает. Всё покрывается морской волной, морской гладью. Но есть ещё те, которые не потеряли веру в человеческую помощь, в особенности калмыки. Он себе надул мокрые подштанники воздухом или схватил доску и прыгает в море, плывёт, имея надежду, что сжалившиеся иностранцы с их пароходов подберут его. Были такие счастливчики, которых подбирали, но это единицы.

Насмотревшись на все эти зрелища, пошли обратно в город. Слышали, что назавтра прибудет много иностранных пароходов и что заберут все донские полки. Приходим в офицерское общежитие. Кровати с матрацами – и всё. Шляются пьяные офицеры. Ругань, сквернословие, пищевые отбросы, винная вонь. Время революционное, страшное. Присели мы с братом у одной кровати. Видим нашу дальнюю родню – полковника с женой. Он угрюмый, поседевший и от грозных дней весь посерел; жена его лет на 20 моложе, ничего себе, немножко расфуфырена, смеётся. На этом и расстались, и вот по какой причине.

От цементной фабрики Новороссийска с горы спускалась цепь красных, поливая из пулемёта город, где каждая пуля находила свою жертву, так как войск набившихся было 130000-150000 человек. Брат, подавая мне револьвер, сказал: «Конец нам, Миша. После тебя – я». Я ему ответил: «На это у нас время есть. Может быть, пробьёмся к туркам». Тут сорганизовались отчаянно храбрые казаки и офицеры или те, которым с красными не жить. И красных отбила эта наскоро организованная офицерская дружина, а остальная масса войск была аморфная, упавшая военным духом масса.