Россия. Отступление. 1919 год - 5

На одной станции прикомандировали к нашему военно-санитарному поезду одну миленькую, лет 17-18-ти, милосердную сестру, дочь одного генерала. Она вышла из госпиталя Армавира после тифозной больницы. Красивая была девушка, но очень слабенькая после болезни. Её все предупреждали, чтобы она много не ела, так как она имела брюшной тиф. Как сейчас помню: выходя из нашего ресторана-вагона, познакомились с ней я и брат, который жил и столовался со мной в военно-санитарном поезде с разрешения генерала-доктора; при лунном свете на тендере калякали; это была первая и последняя встреча. На другой день нужно было сбросить с десяток умерших воинов из предназначенного для этого вагона. Открывши вагон, я увидел, что у самых дверей валялось её тело головой вниз. Я долго не мог забыть это видение.

Борьба за захоронение мертвецов была большая. Никто не хотел их принимать и заниматься ими. И потихоньку один раз их набралось вагонов семь, да к тому же битком набитых. Когда морозно, это ещё ничего, а вот когда потеплеет, то слащаво-приторный «аромат» трупов разносился по всей станции, так что коменданту Армавира волей-неволей приходилось давать распоряжение на их захоронение. Это было большое зло.

Однажды на наш поезд погрузили откуда-то прибывшую группу престарелых архиереев, генералов и сенаторов. Привезли мы их с ранеными в Новороссийск для погрузки на пароход в Англию. Меня назначили их сопровождать фельдшером на этот английский пароход. Я постарался туда же устроить брата санитаром. Когда брат узнал, что я его устроил санитаром на пароход, то он категорически отказался поступать на такую унизительную работу. А я не хотел без брата один уезжать. Военно-санитарный наш поезд вернулся снова к фронту, а тут подошёл полк брата, Лейб-гвардии Донской казачий, куда и я временно записался, дожидаясь моего военно-санитарного поезда. Но вскоре полк послали за Новороссийск занять позицию.

По дороге ночью полк попал в одном ущелье возле Волчьей Ямы в перекрёстный огонь. С одной стороны били красные, с другой - зелёные. К нам на помощь подошёл пробивавшийся с тыла наш бронепоезд; с моря освещали нас и нам сильными прожекторами помогали английская и французская эскадры, находившиеся в порту Новороссийска. Как мы выскочили из этого ада, трудно сказать.

Потом другой ночью расположившейся на ночёвку полк был полностью захвачен красной кавалерией. Ночная стрельба - невесть в кого… Красная кавалерия, наскочившая и побившая немало казаков, скрылась в окружающей местности, очень лесистой. Я и брат, выскочивши из домика, где спали, бросились бежать по направлению к Новороссийску. Вокруг, хотя и не рядом, но всё же близко, красные кавалеристы нападали, стреляли и рубили бегущих и отступавших. Брат тяжело поправлялся, а посему под утро был полностью физически измождён, иссяк. Солнышко стало подниматься. Слышим, сзади красные рубят бегущих, те кричат предсмертным криком. Я говорю: «Шура! Прибавь шагу, ведь зарубят». – «Не могу, - говорит, - нет сил. Беги, Миша, нечего из-за меня нам двоим погибать».

Как бы мне ни было жалко брата, но я прибавил шагу, всё время оглядываясь, не теряя его из виду. Не успел я отойти и 100 шагов от него, как впереди, на возвышенности, увидел сильную цепь дроздовцев, то есть воинов Дроздовского полка. Брат у меня на виду; вижу, идёт, смеётся, радуется, что выскочили от преследования. И я тогда понял, почему красная кавалерия не погналась за нами: с лошадей ей было хорошо видно залёгшую нашу пехоту, которая была защищена хотя и не густым, но растущим частыми пучками лесом.