Контрнаступление под Москвой - 3

После взятия Калуги дивизия ненадолго задержалась на рубеже Кондрово - Полотняный завод, в середине февраля форсировала реку Угру и взяла Юхнов. Немцы укрепились на реке Ресса, и все попытки выбить их оттуда успеха не имели. Почти в течение месяца велись кровопролитные бои. Ежедневно в дивизию поступал на пополнение людской состав и сразу же необстрелянный и необученный бросался в бой, в котором немцы хладнокровно, почти не неся потерь, расстреливали его из пулеметов и минометов. Все, начиная от командира взвода до командира дивизии, понимали бессмысленную нелепость этой бойни, но ничего не могли поделать. Приказы поступали сверху от командования армией, фронтом, от Сталина. "Вперед в атаку! За Родину! За Сталина!", который не жалел людей и безжалостно посылал их на ненужную смерть, и так было по всему Западному фронту.

Наконец в начале марта дивизия перешла к обороне, оседлав Варшавское шоссе. Сперва управление тылом дивизии разместилось в полуразрушенном Юхнове, находившемся в четырех километрах от линии фронта; но город ежедневно обстреливался немцами, поэтому вскоре мы переместились километров на пять к востоку и расположились в деревне Колыхманово на берегу Угры. Рядом находился большой мост, и немцы часто бомбили его с самолетов и обстреливали из дальнобойных орудий.

Снабжение войск к этому времени значительно ухудшилось. Питание было довольно скудным, приходилось ходить с подтянутыми животами. Несколько выручала конина. Я сначала брезговал есть конское мясо; но однажды в ветлазарете меня угостили вкусными котлетами, и только после я узнал, что они были приготовлены из конины. Потом я привык к конскому мясу, и ел его охотно. Кони, наши боевые друзья во время войны, сослужили нам службу не только по своему прямому назначению как средство передвижения и тягловая сила, но и как средство питания. Во время нашего стояния в Юхнове автотранспорт, направлявшийся в Москву, загружался трупами убитых лошадей, из которых на Московском мясокомбинате в котлах под большим давлением готовили мясные консервы, поступавшие на довольствие войск. Было много случаев, когда наши войска, попав в окружение, спасались от голода только тем, что ели мясо своих лошадей.

Сталин издал приказ, по которому за всякое хищение продовольствия военные подлежали расстрелу. Один их шоферов нашей дивизионной роты украл несколько килограммов сахара и был расстрелян. На расстрел было приказано явиться всему личному составу тыла дивизии. Я не любитель таких зрелищ и под каким-то предлогом не пошел к месту казни. Мой порученец Ляховский рассказывал, что зрелище было очень тяжелое. Осужденный рвал рубаху на груди, плакал, просил пощадить его, говорил, что у него малые дети и выл каким-то диким голосом, пока его не пристрелили.

В конце зимы очень плохо стало с фуражом. Началась бескормица, истощение и падеж лошадей. Все мои усилия были направлены на спасение их от голода. Тыловой район был опустошен войной, деревни сожжены, население ютилось в землянках. Мы с трудом добывали солому, иногда приходилось раскрывать соломенные крыши. Запомнилось, как я ездил к начальнику тыла 49-ой армии генералу Антипенко с просьбой выделить хоть немного фуража. Это был украинец, когда-то служивший в Буденовской армии. Когда я пристал к нему: "Товарищ генерал! Дайте хоть немного овса, кони дохнут!", он в сердцах сказал мне: " Ну шо я тебе дам, ну шо я тебе дам, коли в моих складах горобцы е..ся?!" Оставалось только надеяться на зеленую траву весной. Так как в нашей дивизии с лошадьми было лучше, чем в других, и падеж был незначительным, я получил в приказе по армии благодарность и награду - карманные часы.