17 июля
Несколько дней уже мы в дыму от лесных пожаров. В воздухе какая-то тяжелая духота и явственный запах гари. По вечерам начинает свежеть, собираются облака, но до сих пор у них не было еще силы, чтобы собраться с дождем и пролиться в эту духоту и дым. Наутро только роса слегка просачивалась на листы и травы, а к полудню солнце опять стоит на небе красное, странное. На него можно глядеть простым глазом, а вчера Наташа (ей теперь третий год на исходе) говорила мне, проснувшись после обычного дневного сна:
— Папа, это месиць?
— Нет, деточка, солнце.
— Нет, месиць. Соньце язи такое бываит.
Наконец, сегодня решительно запахло дождем. Роса пала обильная, в роде маленького дождика. Утро, кругом заволокнутое дымом и туманом, стояло задумчивое, тихое. Поблекшая зелень ждала...
Часов в 10 с юго-запада тихо двинулось темное густое облако и Наташа, собравшаяся было в сад, вернулась в комнату. У нее странный причудливый характер. Всегда гуляя с няней или с кем нибудь из нас, она иногда об'являет вдруг, что уйдет одна. "Ни буду п'якать". И тогда долго играет одна в саду, ходит по дорожкам или сидит в песке, не нуждаясь ни в чьем сообществе. Тоже бывает и относительно сна в середине дня. Если она скажет: не буду спать, — то уже ни за что не ляжет. Третьего дня она заснула на руках у матери, уже к вечеру, причем то и дело просыпалась, с видимым усилием, точно караульный, которого сон одолевает на часах.
— Не буду спать, спать не хочу,— произносит она и опять глаза смежаются и голова валится на руку к матери. Но как только я, со всевозможными предосторожностями положил ее к себе на кровать, она тотчас же проснулась и уже более не спала.
Теперь она возвращается с великим неудовольствием и об'являет, что идет дождь.
— Я не хочу, чтобы он шел,— говорит она капризно.
Мы выходим с Соней на террасу. Действительно упали уже первые капли, туча переползла уже над крышей и свесилась далеко вперед, над церквями, что стоят над обрывом берега, над Волгой и заволжскими лугами. Поднялся ветер. В дымной и потемневшей атмосфере летят, крутясь, сорванные с деревьев листья, клочья бумаги, соломенки и пыль, клубясь и колыхаясь несется столбами извиваясь над крышами и верхушками деревьев. Вскоре и церкви и вся заволжская даль утопают в какой то пыльной, дымной и туманной завесе, которая волнуется и все несется вперед. А туча все ближе, и гром ворчит недалеко и глухо.
Наташа забыла свои капризы.
— Ка-кая пий (пыль) — говорит она задумчиво и удивленно.
Соня оживилась, ее возбуждают первые движения грозы.
— Ее прибьет дождем,— говорит она взбираясь на перила, чтобы посмотреть с высоты на движение пыли.
— Пыль всегда прибивает дождем, это ведь правда папа?
— Конечно правда.
— А потом она высохнет и опять будет пыль. Правда?
— И это правда. Ты у меня все знаешь.
— А дождь из облаков, а под землею тоже есть вода...
— Верно.
Она старше Наташи на год и 9 месяцев и, конечно, знает много больше. Она знает, что Женя умерла и находится где-то у Бога в саду. Прежде она очень часто, в особенности перед сном, собиралась туда же, к Жене, теперь это желание уже прошло, и она плачет, когда ей придет в голову, что мама или папа умрут.
— Что такое Бог? — спросила она однажды лежа в кроватке.
Наташа, вообще очень категоричная в своих суждениях, отвечает тотчас же с другой кроватки, стоящей рядом:
— Бог дает нам хлебца и буёцик.
— Нет, не так,— снисходительно отвечает Соня, которая уже не может забыть, что хлеб покупается в лавке, а булки приносит ежедневно мальчишка из булочной...— Бог дает булочников, а булочники дают хлебец. Папа, что ты смеешься, ведь это правда...— говорит она обиженно, когда я засмеялся.
Я не возражаю и констатирую про себя, что Сонька отодвинула метафизическое начало на одну ступень дальше, чем Наташа. Та получает свои булки из непосредственно-метафизического источника; Соня нуждается уже в реальном посреднике.
Дождь льется разом, крупный и частый ливень, сопровождаемый изредка сухим треском или долгим ворчанием грома. Девочки забираются под стол, по которому стучат частые капли. Брызги стоят легкой пылью над террасой.
— Какой сийный дождь. А нас он не достанет?— спрашивает Наташа.
— Нет, деточка, видишь ветер их относит дальше.
— Отцего ветий?— спрашивает она.
— Ветер бывает от большущего дуба,—поясняет Соня, удивляя нас всех этим метеорологическим открытием.
— От какого дуба? Что ты?
Она высовывает голову из под стола, потом вылезает сама и, разыскав глазами наибольшее из дальних деревьев на горизонте, окутанное густой пеленой ливня указывает на него.
— Вот от этого дуба. Или от другого еще дальше.
— Откуда ты это знаешь, кто тебе сказал?
— Да папка же! Я сама сказала...
К плеску дождя примешивается глухой шум с улицы. Это с поля, которое несколько выше, домчались уже на нашу улицу потоки, взрывающие мягкий грунт дороги. Вода бурлит и напирает, катится круглый камень, кусок кирпича, переворачивается неуклюже деревянный обрубок.
Дети летят к перилам и прижимаясь под навесом смотрят на бурный поток. Соня по обыкновению, порывисто сверкает глазами и в забывчивости высовывается на дождь. Наташа потянулась ко мне на руки, прижалась щекой к щеке и смотрит задумчиво.
— Вода тоже хорошая,— произносит она поучительно.— Стё ти дюмаись. Пьяво, она тозе хоесяя...
— Конечно.
— Какие в ней диёцьки подеяны.
Это крупные капли бороздят и пузырят быстро бегущий грязный и мутный поток.
Дождь прошел. Воздух, по крайней мере вверху, прояснился от дыма и посвежел. Зелень стала ярче и глубже и на бледном личике Наташи проступает что-то, в роде намека на румянец.
Ливень продолжался более получасу и может быть он уменьшит лесные пожары.
Свободное копирование
