Воспоминания анархистки - 144

Отчет о заседании Рязанской писательской организации мы перепечатали в тот же день, и А.И. отправил его дальше. А я осталась гадать: каким образом Запад так быстро узнал о его исключении? И только потом сообразила, что, по-видимому, Солженицын воспользовался телефоном Ирины или просто позвонил ей, но об этом мы с ней никогда не говорили...

Когда меня спрашивают, изменилась ли моя жизнь в результате знакомства с Солженицыным, то обычно удивляются, получая отрицательный ответ. Но это действительно так — изменилась не жизнь, а ее наполненность новым содержанием, сама жизнь осталась прежней, как не изменились и мы сами. Знакомство с Солженицыным не стало «встречей, озаряющей жизнь» — это было просто «домашнее» знакомство, не всегда легкое, но достаточно интересное, а в отношении его тещи, Марии Константиновны — еще и очень сердечное. Можно вспомнить множество мелких эпизодов, оставшихся в памяти от встреч с А.И. — о его растерянности, когда Рита Райт стала при всех нас его восхвалять, о его удовлетворении, когда я сравнила «ГУЛАГ» с Нюренбергским процессом, тома которого он рассматривал на нашей книжной полке, и получив мой отрицательный ответ на его вопрос — «По величине?» — посерьезнел и сказал: «Я обвиняю». Или случай на балконе уже нашей новой квартиры в Дашково-Песочном, куда, уже после развода с Решетовской и смерти Марии Константиновны, его единственный раз привезла Наташа Радугина. На мое замечание, что здесь, над приокскими лугами, небо кажется особенно высоким, он с удивлением посмотрел на меня, и я с сожалением вспомнила, что Солженицын близорук, и красоты окружающей природы для него как бы не существуют...

Но всё это очень случайно и отрывочно, к тому же не дает никакого представления о том главном и существенном, что сделало нашего «человека из розового дома», как мы его называли между собой, фигурой мирового значения, а для нас, россиян, совершенно исключительным явлением XX века, единственным, кто целеустремленно и до конца решил посвятить себя обличению и разрушению Системы. Все это могут и должны рассказать другие, с кем он говорил, с кем обсуждал эти вопросы, на чьих глазах формировались и видоизменялись его идеи, его мировоззрение, его убеждения. Были ли такие люди? Я не принадлежала к их числу, и думаю, что всё самое главное, самое важное и самое лучшее писатель вкладывает в свое творчество, в свои книги. Там и следует искать ответы на эти вопросы. Для нас же с Татьяной — потому что Ирина уже умерла, — этот Нобелевский лауреат, этот знаменитый соотечественник, с которым за честь считали знакомство президенты и политические лидеры, общественные деятели и деятели культуры и науки самых различных стран, останется навсегда просто добрым — домашним! — знакомым, с которым мы вели за вечерним чаем или за праздничным столом самые несерьезные разговоры, смеялись анекдотам, рассказывали собственные истории и старались только обеспечить ему возможность работы и поддержать его в его великой борьбе — безымянно и незаметно.