Воспоминания анархистки - 123

После моего отъезда из Москвы, кажется, там уже не было ни одной воздушной тревоги. В Рязани же небольшие налеты по ночам бывали. К югу от города продолжали рыть окопы, и меня скоро отправили туда с моей новой работы. В Москве нас с полиграфического комбината ни на какие тяжелые работы не посылали — берегли наши руки граверов и под праздники даже напоминали: не стирайте и не мойте полов в эти дни... Но здесь я была не гравером высокой квалификации, а всего только медсестрой.

Окоп мы рыли недалеко от мясокомбината, тогдашней бойни. Дальше было поле. Окоп был узким, и землю мы выбрасывали наверх в два приема. Я стояла на узком уступе стенки окопа, внизу мне набрасывали землю, а я перебрасывала ее наверх. Но и здесь не обходилось без головотяпства. Позднее, когда бои шли под Воронежем, большой овраг за Соколовским лесом, километрах в шести от Рязани, решено было превратить в непроходимый для танков ров. На машинах привезли очень много народа. Лето было жарким, земля превратилась в камень, и лопаты, которыми нас вооружили, отказывались входить в землю. Их никто не позаботился наточить, да и было их раза в три меньше, чем нас. Поначалу мы требовали лопаты, требовали их наточить, а потом поняли всю бессмысленность своей работы — овраг можно было легко обойти с обеих сторон, — и стали потихоньку разбредаться...

Когда немцы взяли Воронеж, у нас снова появились беженцы. Усилились бомбежки, и многие рязанцы стали на ночь уходить в луга. Там было безопаснее. В тубдиспансере мы кончали работу поздно и в девятом часу вечера смотрели с балкона, как мимо нас люди группами уходят на ночь из города. Но вскоре эти «исходы» кончились весьма трагически. Учреждения тогда почти не имели автомашин, их заменяли лошади, а кормить их было нечем. Конюхи отгоняли лошадей в ночное. Однажды, чтобы погреться, двое конюхов развели на лугу костер, и какой-то немецкий летчик, пролетая, сбросил на них бомбу. И конюхи, и лошади были убиты. После этого люди перестали ходить в луга.

В нашем тубдиспансере располагался «пункт первой помощи». Это означало, что если бомбы упадут в нашем районе, мы обязаны оказать первую помощь пострадавшим. Едва только объявлялась тревога, мы закрывали столы простынями, кипятили инструменты, вытаскивали носилки. На всякий случай, кроме противогазов, у нас были соответствующие костюмы и медикаменты. Мне эти противогазовые приготовления особенно досаждали: я была заместителем заведующего этим пунктом, и все, что касалось борьбы с газами, считалось моей обязанностью. По счастью, во время налетов немцы газов не употребляли, да и бомбы в нашем районе не падали.

В команде нас насчитывалось десять человек. Кому было далеко идти домой — оставался ночевать в диспансере. Я жила в трех минутах ходьбы от работы и, если налеты следовали один за другим, бегала в ночь по нескольку раз, прикрывая голову от осколков маленькой сумочкой. В Москве я не видела ни одного осколка. В Рязани же они падали, как дождь, стучали по крышам, по тротуару, а утром их сметали. Иногда они были довольно крупными и горячими.

Кроме осколков, нам досаждали блохи. Первые два лета войны были необычайно жаркими и сухими, развелась масса всяких насекомых. Вокруг диспансера расстилался огромный двор. Здесь перед войной был сад, он вымерз, деревья вырубили, земля была покрыта сухой травой, и нам казалось, что именно отсюда мы приносили блох, хотя, вполне возможно, их завозили к нам больные из дальних районов области. Во время очередной тревоги наша команда первой помощи обычно рассаживалась на стульях в длинном коридоре первого этажа, и все потихоньку ловили блох в своих чулках. Занятие это прерывалось воем самолетов. Все замирали: чьи? Кто-нибудь успокаивал: по звуку — наши...