В начале 1936 года мы получили письмо от хозяйки квартиры, на которой жила Татьяна с мужем в Майкопе, что их арестовали. Николка Доскаль работал экономистом на комбинате «Лесомебель», а Татьяна — в городской библиотеке, где вела кружок английского языка. Первый суд был в Майкопе, а собственно «Майкопский процесс» по обвинению их в шпионаже в пользу Англии проходил в начале 1938 года в Армавире.
В семье у нас сразу встал вопрос: кому ехать? Казалось несомненным, что какие-то репрессии упадут и на родственников, в первую очередь, на того, кто поедет. Ни у Любаши, ни, тем более, у меня в анкетах никакой «сестры Татьяны» не значилось. Теперь, когда мы появимся в суде, и все это всплывет, то — что будет? Если репрессии упадут на всю семью, разницы в том, кто поедет, нет никакой. А если только на поехавшего? Может быть, обойдется тем, что его только выгонят с работы? Так в силу вступал финансовый расклад — кто сколько получает.
Михаил Федорович, как бывший офицер, в то время не работал и ехать не мог. Ирина, моя племянница, была слишком молода. Оставались мы с сестрой. Любаша работала в библиотеке Московского института инженеров транспорта и получала 300 рублей, я — около тысячи. Мою зарплату решили сохранить для семьи, поэтому поехала Любаша.
Слава Богу, ей за это ничего не было, и никто не узнал, что у меня сестра получила 10 лет, а последующие годы провела в казанской тюрьме и в Суздале, откуда потом ее отправили на Колыму со знаменитым женским этапом 1939 года...
Это были страшные годы, когда мы боялись читать газеты, чтобы в очередном списке расстрелянных «врагов народа» не обнаружить фамилии родственников или друзей. Помню, как ужаснул меня тогда вывешенный рядом с дверью административной части Новинской тюрьмы, в которой я когда-то провела две ночи, «Список лиц, ушедших в неизвестном направлении», т.е. расстрелянных. До сих пор не знаю, что это было — издевка, недомыслие, жалкая попытка кого-то обмануть?
Вот об этом нельзя было говорить ни с кем. Люди молчали, потому что боялись за свою жизнь.
Уже в 1939 году, когда Татьяну отправили на Колыму, мы не могли послать ей посылку — ни из Москвы, ни из Рязани, ни из других подмосковных городов посылок на Колыму не принимали, хотя Татьяна писала нам, что некоторые заключенные получают посылки.
Кто-то сказал нам тогда, что в Москве на улице со странным названием Матросская Тишина находится учреждение, где можно попытаться получить разрешение на отправку посылки. Мы поехали туда. Была осень — чудный осенний солнечный день, вокруг действительно стояла тишина, и на землю падали красные и желтые листья кленов. Адреса и даже точного названия учреждения мы не знали, надеялись, что нам подскажут. Но первый спрошенный нами человек посмотрел на нас с удивлением и страхом, покачал головой и отошел. Второй, третий... В лучшем случае, нам говорили «не знаю» — и быстро проходили мимо, в худшем — отскакивали как от прокаженных. Мы прошли по обеим сторонам этой улицы, заглядывали во дворы — все было напрасно. Так мы и ушли,
Свободное копирование
