01.07.1936 Москва, Московская, Россия
Как я ни была аккуратна, но однажды чуть было не опоздала. Я осталась ночевать у сестры, которая жила неподалеку от Смоленской площади, и утром никак не могла сесть на трамвай на Плющихе. Подобно другим, я металась между трамвайной остановкой и троллейбусной, бежала на остановку такси на Смоленскую площадь, но такси передо мной перехватывали, и я опять бежала к трамваю, хотя видела, что на нем неизбежно опоздаю на работу. Потеряв последнюю надежду, я выбежала снова на площадь и бросилась навстречу подъезжающей машине с криком: «Опаздываю!!!» Машина остановилась. «Куда? Во сколько начало? Садитесь, довезу. Едем без светофоров, но штрафы платите вы...» Мы неслись как сумасшедшие, и только возле Ржевского вокзала таксист сказал: «Не волнуйтесь, успеем!»
Я отдала ему все деньги, которые были у меня в сумочке — сто двадцать рублей, месячная плата за мою комнату в Лосе, и до сих пор благодарна этому человеку. Скольких они спасли тогда, московские таксисты! Им отдавали все деньги, но они никогда не спрашивали сами...
Поинтересовался ли кто-нибудь, сколько миллионов людей попало из-за этого сталинского указа в лагеря за Полярный Круг, в Воркуту и на Колыму? Сколько было разбито семей, сколько несчастных покончило с собой? Там, в лагерях, их так и называли «указниками», и участь их была столь же страшна, как и других заключенных по статьям политическим. Насколько широко охватили страну указные репрессии, можно судить хотя бы по нашей семье, вернее, семье Любаши, у которой я часто оставалась ночевать, чтобы не ехать за город.
Как-то накануне мы поздно засиделись, потому что никому, кроме сестры, на следующий день не надо было идти на службу. А утром будильник почему-то не зазвонил. Любаша проснулась, когда уже никаким чудом она не могла успеть к началу работы. Что было делать? Было действительно страшно и — безвыходно. Надо было срочно что-то придумать, чтобы получить справку от врача. У сестры было плохое сердце, толстые отечные ноги. Она сидела и безостановочно курила. Затем мы стали ее накачивать крепчайшим чаем. Спустя час или полтора она была в таком состоянии, что мы с трудом довели ее до поликлиники на Плющихе. Там ее отругали, что она не вызвала врача на дом, дали больничный лист и наказали, чтобы она не вставала. Болела она больше двух недель, и потом еще долго ходила с трудом, но этим самым была спасена.
С Михаилом Федоровичем, ее мужем, обстояло много хуже, но тут помогла война. Заведенное на него уголовное дело за опоздание на работу уже было передано в суд, он получил повестку, и не было никакой надежды на оправдательный приговор. По счастью, суд должен был состояться 17-го октября 1941 года, в день, известный как «день московской паники». Когда он пришел в суд, там была только уборщица, которая сказала ему, что все дела были ночью сожжены, а он разорвал бы свою повестку, никому о ней не говорил и шел бы домой по добру, по здорову...
С этим указом могла справиться только война, когда воздушные тревоги, военное положение и многое другое сделали его выполнение невозможным. Но скольким людям он искалечил жизнь! И сколько было еще других указов — вводивших, например, для всех восьмичасовой рабочий день, когда продолжительность его для рабочих увеличилась на один, а для служащих — на два часа, обязательные подписки на государственные займы по полторы месячных ставки... В конце 30-х годов в московских магазинах было уже много продуктов, но покупать их было не на что. Деньги у населения выкачивали не через магазины, а через различные непомерные налоги и те же займы, бесконечными взносами за обязательное членство в самых невероятных «обществах». Правящая партия строила свой социализм, не испытывая никаких материальных лишений и не неся никакой ответственности за те беды, которые обрушивались на нас, весь народ.
05.11.2019 в 11:14
|