Воспоминания анархистки - 100

Закончив курсы, мы получили высокую квалификацию — 8-й разряд. Для граверов самым высоким был тогда 10-й, но в Москве его имели один или два человека. Новое здание картографической фабрики в Шелапутинском переулке еще не было достроено. Рядом стояло старое и грязное здание, которому было не менее ста лет, если судить по желобкам, вытертым ногами рабочих в каменных ступенях лестницы. В цехах, как в тюремных камерах, были маленькие окна под потолком, старые машины с грохотом катили огромные камни плоской печати, для мытья рук в цехах стояли помятые железные корытца. Все было настолько скверно, что мы пришли в отчаяние. К тому же работы было мало, и мы большей частью сидели на ступеньках лестницы, не желая входить в цех. Начальство боялось, что мы разбежимся, и успокаивало нас, говоря, что никто из нас здесь работать не будет, а пока походите, погуляйте по новому зданию, посидите в сквере...

Нам любили говорить, что мы — рабочие будущего, но это не было правдой. Просто мы принадлежали к той интеллигенции, которая не имела права пойти учиться туда, куда хотела, потому что этому мешали наше происхождение и наши анкеты. Таких было подавляющее большинство. На фабрике вместе с нами работало и несколько старых граверов. Они считали свою профессию если и не настоящим искусством, то мастерством с большой буквы, и, действительно, их гравюры на камне и меди были образцами точности и изящности. Нас тоже обучали работе иглой на камне, но только затем, чтобы научить не ошибаться. Старые мастера были в ужасе от нашей скорости в работе, погоне за выработкой, за деньгами — от всего того, что потом стало признаком «стахановца». Большинство же не понимало, что являет собой «стахановское движение» и к чему оно может привести производство.

«Стахановцев» назначало начальство. Некоторые оказывались «стахановцами» совершенно неожиданно для них самих, прочитав в стенгазете или в многотиражке, что за такой-то срок они перекрыли норму на столько-то процентов. Такие люди были как бы фоном для всего движения, поскольку они наглядно показывали необходимость повышения норм выработки, более быстрой работы — как всегда, за счет снижения качества, лишь бы его показатель не перехлестнул границу откровенного брака.

Но было и другое. Например, на одной машине в течение смены у нас работал мастер с двумя подручными. У назначенного в стахановцы мастера подручными были тоже мастера, а вся бригада получала лучшую немецкую бумагу, хотя печатали они, как правило, самые несложные карты — учебные, да еще для младших классов. Если машина ломалась, туда бежали все инженеры во главе с техническим директором, в результате чего «стахановцы» достигли многопроцентного выполнения нормы, которая через некоторое время устанавливалась для всех по достигнутому таким образом результату. Вот почему теперь, шестьдесят лет спустя, большая часть продукции у нас прямо с конвейера идет в отходы, и рабочий человек давно забыл, что такое добросовестная работа...