Воспоминания анархистки - 94

Из Лихачева в Москву можно было попасть не только по Савеловской, но и по Ленинградской железной дороге, пройдя до станции Химки через поля цветов, которые увозили в город на продажу грузовиками. Вокруг же самого Лихачева расстилались поля клубники. Здешние крестьяне с давних пор выращивали клубнику на продажу. Теперь на основе их плантаций был создан совхоз, и запах от «виктории» порою оказывался настолько силен, что казалось, будто сидишь в банке с душистым клубничным вареньем. Под Москвой всегда выращивали много ягод, и я помню, что еще в годы моего детства, когда мы жили в селе Волынь под Рязанью, деревенские девушки каждое лето отправлялись в Подмосковье на сбор ягод, чтобы заработать на приданое.

 Рвать клубнику нам было категорически запрещено, купить тоже было нельзя. В то время уже все отпускалось только по карточкам. Москва снабжалась плохо, и лишь однажды нам выдали по трехкилограммовой плетенке с клубникой, которую каждый увез своим близким. Сами же мы же устраивались по-другому. Если на нашей трассе оказывалось клубничное поле, то свои буровые вышки мы сдвигали на метр-полтора от указанной точки, чтобы они оказались среди ягод, а там уже никаких запреты не могли нас остановить.

По сравнению с горожанами, мы питались неплохо, получая по килограмму хлеба в день, обед и ужин из нашей столовой, причем порции были большими. Обычно готовилась пшенная каша, к ней полагалось мясо, но холодильников не было, мясо портилось, и мы от него, как правило, отказывались. Помню, в один из таких дней, когда мясо было особенно плохим и его никто не ел, приехал начальник строительства Коган[1]. Он заезжал к нам довольно часто и любил играть в демократа: останавливал машину, если встречался с нами на трассе в поле, угощал хорошими папиросами, шутил... Но в тот раз мы были злы. Мясо привезли такое тухлое, что к столовой нельзя было подойти, поэтому мы ели пустую кашу. Коган попросил и себе дать порцию с мясом, сел с нами рядом, съел, попросил вторую, съел и ее с демонстративным наслаждением и все приговаривал: «А кормят вас неплохо! Очень даже неплохо!..» Мы были настолько возмущены, что, не доев кашу, побросали ложки и ушли из-за стола...

О том, кто и как будет строить канал, мы ничего не знали. Сейчас трудно представить, насколько плохо понимали люди, что происходило в стране. Из того, что печатали советские газеты, у читателя создавалось ощущение побед и благополучия. Единственная правдивая информация поступала из разговоров с людьми, но много ли таких встреч было, и насколько охотно шли люди на разговоры? Ведь даже мы, воспитанные на предреволюционной литературе, много повидавшие, сидевшие в тюрьмах, — разве могли представить себе, что творится в масштабах всей страны, к чему идут коммунисты?

Разорение шло постепенно, деревни пустели и перебирались в города, к пустоте магазинов все привыкли, а коллективизация прошла еще до нашего с Татьяной возвращения домой. Мы вернулись в разоренный город и восприняли это как факт, не больше. Что в это время творилось, например, на Украине, никто не знал. Помню, как идя по Старому базару в Рязани, я встретила парня, который просил купить у него за рубль прекрасно расшитое украинское полотенце, которое стоило много дороже. Я отказывалась, он меня уговаривал, наконец, я отдала ему все, что у меня было в кошельке, немногим больше рубля, и он ушел. Как попал он в Рязань? Такие, как он, молодые парни, уехавшие с Украины, работали у нас на буровых вышках. Их вербовали на московских вокзалах, работали они хорошо, но почему они уехали от родных мест, и что с ними стало потом — никто из нас не знал, да особенно и не интересовался.

К этому времени уже заканчивалось строительство Беломорканала. Все, что мы знали, об этой «героической стройке», мы получали из центральных газет, которые сообщали, что там трудятся бывшие уголовники, совершают трудовые подвиги, и живется им достаточно хорошо. О том, что там могли работать и «политические», нам, прошедшим внутреннюю тюрьму Лубянки, Верхнеуральский политизолятор и ссылку, и в голову не могло придти: политических не могли, не имели права принуждать к каторжному труду!