Воспоминания анархистки - 84

Но я слишком забежала вперед, чтобы рассказать, чем закончилось мое знакомство с Борисом Вороновым, попытка расследования готовившейся на Лубянке провокации для создания процесса над анархистами и моими отношениями с фракцией и «ссылкой». Поэтому я возвращаюсь к началу 1929 года, когда нашла работу. До этого мы перебивались случайными заработками, которые никак не могли нас спасти. Например, как-то через киоскёра Николка достал книги, которые надо было переплести, и мы занялись переплетным делом. Собственно, переплетала я: Татьяна не могла работать, а Николка их приносил и уносил.

Наконец, мне повезло: поскольку между первым и вторым арестом я успела получить диплом фельдшерицы, то с помощью новых знакомых мне удалось устроиться сначала в местную амбулаторию[1], а затем и в чимкентскую больницу, где остро нуждались в медицинском персонале и не могли справиться с растущим наплывом пациентов из окрестных кишлаков. Кроме нас, на всю огромную область было только несколько здравпунктов. В основном, пациентами были казахи, удивительно терпеливый народ, который тогда совершенно не умел протестовать и защищаться. Они верили русским и шли к ним за помощью от болезней, а затем — и от голода в страшные месяцы всеобщей коллективизации.

Свою первую в жизни работу я начала в кабинете глазо-ухо-горло-носа, который обслуживали врач-хирург, санитарка-переводчик и я — младшая сестра и ассистент на операциях. Ассистировать меня обучали на бараньих глазах, которые приносили на тарелке с бойни, а давать наркоз учила сама жизнь, и сколько всего здесь мне пришлось пережить!

До сих пор не забуду, как во время первой моей операции на глазах ребенка, давая наркоз, я вдруг почувствовала, что теряю пульс. Я сняла маску, через которую мы давали эфир или хлороформ, и уже не видела, как ему делают искусственное дыхание. Одно сознание, что я своей неопытностью убила ребенка, лишило меня сил и способности двигаться. Я знала: сейчас все кончится, его не смогут возвратить к жизни, я пойду в наш кабинет, где стоит раствор цианистого калия, и выпью стакан, потому что он сильно разведен. Могу и больше — в моем шкафу стоят полторы бутылки раствора... И вдруг я услышала: «Ребенок дышит!»

Меня уговорили не уходить с работы. И, действительно, потом уже все шло хорошо.

Наш хирург, блестящий врач, по моей просьбе осмотрел Татьяну, которой становилось все хуже и хуже. Оказалось, что к туберкулезу легких у нее прибавился еще и туберкулез горла. В те годы, да и много позже, туберкулез горла лечить не умели, наступал очень быстрый конец, но этот врач предложил Татьяну оперировать. Собственно, он спас ей жизнь, потому что иначе она умерла бы в Чимкенте в том же году. Это он настоял, что по состоянию здоровья Татьяне надо немедленно уезжать, и только после этого они с Николаем решились «дать письмо»...