Воспоминания анархистки - 63

Но были не только партийные дрязги. В политизоляторе пытались создать коммуну — это стало повальным увлечением в нашей стране после Октября. Хотя много таких попыток было и до революции, все они заканчивались плачевно, показывая, что идея коммунизма — утопия, потому что человек нуждается не только в физическом, но и в моральном пространстве свободы. В противном случае при тесноте возникают неминуемые ссоры и склоки, проявляется эгоизм, лицемерие и все те худшие качества людей, которые сразу же выявляет общежитие. Не надо создавать «рая на земле» — сначала надо создать человека, который был бы его достоин.

Все это проявилось и в политизоляторе. Я узнала, что некоторые заключенные, пользующиеся общей кассой и посылками, которые получали их товарищи, сами писали домой, чтобы им ничего не присылали. И так поступали не бедняки, а вполне состоятельные люди, охотно пользовавшиеся чужими передачами... И все же, наряду с разочарованиями, сколько было всего интересного! Здесь была хорошая библиотека, все мы много читали и занимались, спорили, отстаивали свои взгляды. А поскольку среди нас было много людей с большим стажем политической работы и борьбы, повидавших не только разные уголки России, но и многие другие страны, хорошо знавших правящих в России партийных лидеров, то в целом политизолятор представлялся мне иногда своеобразным университетом политических партий.

В целом, наш быт был достаточно хорошо налажен. Всю черную работу в изоляторе делали уголовники, они же обслуживали нас и стирали белье. Мы, политические, гуляли два раза в день, по полтора часа — утром и после обеда. Прогулочные дворы были огромными, мы играли там в лапту, в теннис, даже в «чижика», сажали цветы... Раз в неделю, по пятницам, когда совершал свой обход Дуппор, мы имели право передавать из камеры в камеру книги, вещи, сласти. Так однажды, накануне своего дня рождения, я получила торт, присланный кому-то в посылке.[1]

Да и сам политизолятор полагали временной и «вынужденной» мерой изоляции оппозиционеров, не разделявших взглядов правящей партии. Самое удивительное, что никого это почему-то не возмущало. Сейчас я думаю, что большинство оппозиционеров, протестовавших против жестокостей и усиления режима, в душе соглашались с такими мерами, полагая, что на месте коммунистов они поступали бы точно так же. И никто из них не увидел, что в самой этой системе уже была заложена возможность физического уничтожения изолируемых инакомыслящих, когда политизоляторы превратились в обычные тюрьмы, а ссыльных стали собирать в лагеря и уничтожать...

Только тогда погибающие поняли всю ложь, заключенную в обращенных к ним словах: «Мы вас не наказываем, а только изолируем на время, пока этого требует обстановка в стране. Позже вы сами поймете, что мы были правы». Но было поздно. Вот почему я всегда считала, что человек не должен подчиняться чужой воле. Подчинение, смирение стали концом русской интеллигенции, которая вся погибла от рук коммунистов. И все-таки, даже в политизоляторах, она продолжала бороться!