Воспоминания анархистки - 58

В Свердловске мы расстались с Лелей Солонович, зато встретились с новыми людьми. Здесь довольно долго находился эсер Подбельский[1], брат тогдашнего комиссара почт и телеграфа[2], и его жена Берта Бродова[3], тоже эсерка. Одет он был довольно хорошо, ходил в шляпе. Они повидали много тюрем и пересылок, начиная с Соловков, закончили свой срок в Челябинском политизоляторе, направлялись уже в ссылку, но в Свердловске охрана обнаружила в их чемодане двойное дно, под которым они хранили материалы о расстрелах на Соловках[4]. Конечно, все бумаги были немедленно изъяты, а вместо южной ссылки их отправили по приказу Москвы в Березов.

Окончательно наш этап сформировался уже в Троицке. Маленький чистенький городок был знаменит этапами политзаключенных. Отсюда дорога на Верхнеуральск шла 240 километров степями через еще нетронутые казачьи станицы. В те годы здесь еще жили хорошо. Земли в степи было сколько угодно, во дворах держали много скота, одних коров до десятка, хозяева были гостеприимны и, как бы поздно мы ни появлялись, радушно устраивали нас на ночлег, резали и жарили кур, стелили на пол сено, и мы ощущали горячую волну сочувствия. Вокруг была уже весна, расстилались бескрайние просторы цветущей степи, дарившей обманчивое чувство свободы, а далеко на горизонте виднелась цепочка еще белых под снегом гор...

С нами в этапе было много социал-сионистов, почти весь их Центральный Комитет «Гехолуц» — люди, мечтавшие о переезде в Палестину, готовившие в Крыму своих соотечественников к занятиям сельским хозяйством. У них был чудесный гимн «Боовода» на древнееврейском языке, и я часто подсаживалась к ним в телегу, записывая и запоминая текст под суфлера, потому что в те годы у меня был сильный и красивый голос.

Среди них был Иешуа Альтшуллер — удивительный человек, так отвечавший своему имени, воплощение добра, снисходительности и понимания бед других людей, Зрубовал Евзерихин и видный старый меньшевик Струков: через год, сидя в одиночке восточной стороны Верхнеуральского политизолятора, он бросится в пролет лестницы, но не убьется, и переломанного его куда-то увезут... Среди нас, молодежи, тон задавал поляк Гвиздон, с которым мы хором распевали бесконечную песню о вороне, которая то мокнет под мостом, то сохнет на мосту:

Шел я лесом, вижу — мост,

На мосту ворона сохнет.

Взял ворону я за хвост,

Бросил я ее под мост —

Пусть ворона мокнет!

Шел я дальше, вижу — мост,

Под мостом ворона мокнет.

Взял ворону я за хвост,

Бросил я ее на мост —

Пусть ворона сохнет!..

Были еще меньшевичка Сима Софронович из Харькова, Тайба Фраерман с мужем, еще рад сионистов, фамилии которых я не помню, потому что в изоляторе у всех были клички —для конспирации, и имена как-то выветривались из памяти...