Воспоминания анархистки - 53

Я рассказываю о людях, с которыми меня сталкивала судьба на Лубянке, но мне нечего сказать о тех, с которыми я провела больше всего времени на допросах — о следователях. Наше с Татьяной «дело» вел следователь по особо важным делам С.Я.Клегель (или Клебель), по-видимому, связанный с Коминтерном, потому что его фамилию мне назвала Ирма Мендель. Как следователь, он был высшего ранга — спокойный, умный, выдержанный, любил длительные допросы «на выдержку»: сидит, что-то пишет, в кабинете тишина, за огромными окнами — Москва. Вдруг он поднимает голову: «А что вы сами думаете о вашем деле? Времени у вас было вполне достаточно...» Я немедленно отвечаю: «Думаю, что вы или трусы, или сознательно создаете это дело.» Опять долгое молчание. На пятичасовом допросе он мог задать всего только несколько вопросов, зато внимательнейшим образом следил за выражением моего лица и за интонациями моего голоса. Но, как у каждого следователя, у него была, на мой взгляд, слишком буйная фантазия. Он был уверен, что мы с Татьяной только выдаем себя за сестер, хотя этого и опровергать не стоило.

Работали они, действительно, много. Так однажды он сообщил мне, что побывал по нашему делу в Ростове. «А в Архангельске вы еще не были?» — нагло спросила я. «Почему в Архангельске?» — насторожился Клегель. «Если были на юге, то почему бы не съездить на Север?» — «Ну вот, отточили себе язычок на допросах», — сказал он с легкой усмешкой, в которой чувствовалась досада. А еще через некоторое время он сообщил: «Вчера я был в вашей комнате в Рязани...» Я промолчала, но пришла в ужас: опять перерыли наш бедный дом на Подгорной! Бедные мои родители! Потом я узнала, что они арестовали маму и заставили написать нам, чтобы мы назвали автора анонимных писем. Татьяне это письмо показывали, мне — нет, скорее всего потому, что тот же следователь однажды с досадой сказал мне: «От вас все, как от стенки горох отскакивает!»

Ну, это было не совсем так, хотя я старалась не показать им, как глубоко и тяжело всё переживаю. В первый же день я заявила, что ни одной фамилии на допросах не назову, потому что не хочу своим знакомым доставлять сомнительное удовольствие иметь с ними дело. В то же время в перерывах между допросами я мучительно раздумывала: кого я защищаю? Какую таинственную анархическую организацию? Почему я должна спасать человека, который сделал из меня «козла отпущения»?

 Я могла назвать его имя, но больше всего боялась, что таким путем к нам привяжут какое-то чужое дело или неизвестных нам людей, создав «процесс».