Из дневников - 54

Я уже писал раньше, что здешние барыни любят, чтобы им служили вполне, т. е. в женщине, ниже их по происхождению и по званию, они видят обязанную служить им; иными словами -- здесь акушерка считается за сиделку.

Общество здешнее играет в карты, устраивает вечера с ужинами. Желая иметь более практики, жена моя старалась свести знакомства. Сближение посредством крестин принесло только ту пользу, что Цитович боится меня, а если не боится, то, может быть, из-за моего имени оказывает ей покровительство... Первое ее знакомство ограничилось бухгалтером с женой и письмоводителем. Первый -- практический человек, испытавший жизнь не хуже меня, другой -- дурак. С первым жена рассорилась из-за ребят, в чем виню и жену, и жену бухгалтера, не понимающую ни слова по-русски, а со вторым -- из-за придирки к тому, отчего она не говела.

Итак, не говоря о посещении мною клуба два раза, где я ни с кем не познакомился, или, иначе сказать -- со мной никто не познакомился, у меня были близкие знакомые только Заварзин, бухгалтер и письмоводитель. Заварзин был мне по душе, бухгалтер -- рыболов, а письмоводитель брал книги, ругал русских, как поляк в душе. Он мне нравился как дикий, необразованный человек, не умеющий держать язык на привязи.

После ссоры с письмоводителем и бухгалтером остался один Заварзин. Но надо заметить, что моя жена с визитом у Заварзиных не была, и его жена не была у нас вплоть до моего отъезда из Бреста. Впоследствии я узнал, как здесь дорого ценятся визиты. Еще недавно, на мои именины, пришел доктор Балондович[1] в форме. Он меня к себе не звал, а я не считал нужным итти к нему, потому что его дома не застанешь. И потом, когда я его позвал на вечер по просьбе жены, он не пришел, потому что я у него не был с визитом. А он еще жил в Сибири и хвалил сибиряков.

<.....................................................................................> {<Четыре строчки в рукописи вымараны.>}

До этих пор Сытина[2] я видел только два раза, когда был на пасхе у Федорицкого, и он в оба раза казался мне солдатом, тогда как от Федорицкого,[3] старше его несколькими годами, веяло студентом. Федорицкий мне понравился сразу, но и тут я узнал, что у меня с Федорицким на третий раз не найдется материалов для рассказов, так как в первые разы было сказано почти все, а Федорицкий очень любит толковать о медицине, я в медицине не смыслю. И тут Федорицкий казался мне барином, но все-таки я его считал хорошим человеком, любящим медицину всею душой, заботящимся о больных и постоянно настаивавшим на своем, отчего Цитович его не мог терпеть, но ничего не мог возражать на его выводы. Это был единственный хороший лекарь в Бресте. Тесть его, Лангваген,[4] в то время пил запоем и хвастался своей немецкой ученостью. Этот человек очень прост и хотя имеет вид крысы, но в немецком обществе он приятен. Жена его -- барыня, хваставшаяся своим знакомством с женою коменданта, и держит себя по-аристократически; жена Федорицкого -- женщина безличная, очень привязанная к мужу. Моя жена с ними подружилась и по простоте своей ходила к ним чуть-чуть не каждый день. Вот это-то знакомство и повлияло на нее потом -- к устройству обедов и вечеров с картами, подражанию жить, как живут другие, есть и делать то же, что делают другие, хотя эти другие кругом в долгу, как в шелку. Когда Федорицкий был болен, то у нас бывал чаще, мне он очень нравился; но и тут он находил во мне человека, ему не нужного, так как я в медицине не понимаю ничего. Он даже и в карты не играл.