Распахнулись тяжелые двери тюрьмы,
И, согретый цветущей весною,
В царство слез и неволи, позора и тьмы
День ворвался победной волною.
«Ты свободен, иди!» - сторожа говорят,
С рук и ног моих цепи снимая.
И нежданному счастью безумно я рад,
Как дитя и смеясь и рыдая.
С. Надсон
За время работы на прииске я получил десять месяцев зачетов рабочих дней и в конце июня 1950 года освободился из лагеря. Мне дали справку об освобождении, в соответствии с которой область моего передвижения ограничивалась Сусуманским районом. При освобождении сообщили, что на личном счету у меня немногим более ста рублей, но в бухгалтерии выдали всего лишь пятьдесят, мотивируя тем, что у многих нет на счету ничего, и для проживания им тоже надо выдать немного денег, разумеется, за счет заключенных. Мне дали также номера моих облигаций.
- А облигации находятся в Магадане в УСВИТЛе, - объяснил бухгалтер, - туда и обращайтесь.
Я написал письмо в УСВИТЛ, но ни я, ни другие освободившиеся из лагеря узники ни облигаций, ни ответов не получили. Бухгалтер, тоже бывший заключенный, предупредил, что с прииска вряд ли меня выпустят и посоветовал сразу же устраиваться на работу, после чего мне выдадут аванс. Я зашел к Пастернаку. В лагере работать мне не хотелось, да и фельдшер там нужен был заключенный, днем и ночью находящийся в зоне. Я выразил желание работать фельдшером в районной больнице в поселке Нексикане.
В отличие от других областных городов, в Магадане разрешалось жить и работать вечноссыльным. Но туда попадали лишь немногие счастливчики, главным образом, освободившиеся из заключения там же. Даже устроиться в таких поселках, как Сусуман, Нексикан, Ягодное, Сеймчан или Усть-Омчуг, где были библиотеки, кинотеатры, поликлиники, школы считалось большой удачей.
Пастернак сказал, что переговорит с Репьевой, но вряд ли меня возьмут в больницу, так как работают там, в основном, медсестры и вакантных мест нет; да и зарплата значительно меньше, чем на приисках. Семен Яковлевич предложил мне должность заведующего фельдшерским пунктом прииска, причем оформить меня на эту работу обещал со дня освобождения из лагеря. Ставки медработников на Колыме были самыми низкими - в два-три раза ниже, чем у специалистов с аналогичным образованием на горных работах. Я согласился. Работы было немного, у меня была уже обширная литература по медицине, и я мог продолжать свое самообразование. В медицинских институтах и училищах не было ни заочных, ни вечерних отделений, и мечта о получении диплома фельдшера, а тем более врача, для меня была несбыточной.
При содействии Семена Яковлевича меня поместили в хорошее общежитие в доме ИТР, обитатели которого сами подбирали себе сожителей. В двух смежных комнатах мы жили вшестером: главный бухгалтер прииска, финансист, начальник отдела снабжения, горный мастер, экскаваторщик и я. Все, кроме меня, давно освободились из лагеря, имели право выезда на материк, но в паспортах у них была отметка: «статья 39-ая положения о паспортах», запрещающая проживание в областных и других крупных городах страны. Имея на прииске хорошую работу и заработок, соседи мои не спешили навсегда покинуть Колыму.
Свободное копирование
