Бригадир

   Если что - обойди стороной,

   Если нет - пробирайся украдкой,

   На дороге у сильных не стой,

   Только слабого бей без оглядки,

   Только с нищего требуй рубли.

   Е. Бачурин

   К 1950-му году положение с питанием заключенных несколько улучшилось. На лагпункте открыли ларек, в котором на заработанные деньги, так называемое «премвознаграждение» за хорошую работу, заключенные могли купить хлеб, сахар, консервы, махорку, спецовку, ватник, бушлат, ботинки, валенки. Премвознаграждение в то время составляло десять процентов от ставки вольнонаемного за ту же работу, причем сто рублей заключенный получал в начале следующего месяца и столько же мог получить за хорошую работу и примерное поведение по списку, составленному бригадиром и подписанному горным мастером и начальником лагпункта. Оставшиеся деньги, если они причитались заключенному, переводились на его личный счет и выдавались при освобождении. Раз в году на месячный оклад заключенные должны были добровольно-принудительно подписаться на государственный заем развития народного хозяйства СССР. И при проведении этого мероприятия начальство не забыло перевоспитывавшихся в лагерях зэка. Введены были зачеты рабочих дней. Хорошо работавшие горнорабочие, не замеченные в нарушении лагерного режима, и бригадиры получали зачеты до трех дней за день, лагерная обслуга - до двух дней.

   Я знал, что блатные бригадиры всю получку заключенных-фраеров отбирали, били изнуренных голодом и непосильным трудом невольников, когда те недостаточно быстро справлялись со своей работой. На лагпункте был только один бригадир из политзаключенных - Дмитрий Семенович Устинов. До заключения он работал в административном аппарате главного железнодорожника страны - Лазаря Моисеевича Кагановича и вместе с другими сотрудниками готовил ему статьи, речи, доклады. В 1937 - 38 годах почти весь чиновничий аппарат Кагановича был арестован; некоторые из его сотрудников были расстреляны, Устинов получил двадцать лет ИТЛ. Каганович, пользуясь доверием и поддержкой Вождя, не только не заступался за них, но и сам одобрял такие мероприятия энкаведистов.

   На довольно редких собраниях в лагпункте Устинов произносил пламенные речи, в которых неизменно упоминал о самоотверженной работе на благо Родины заключенных своей бригады и призывал их работать «еще лучше». За свои выступления в лагере его прозвали Геббельсом. В бараке у Дмитрия Семеновича была отдельная кабинка, в которой он жил весьма скромно. Как и другие придурки, он получал в столовой солидную порцию каши. Число черпачков каши и наличие в миске жира определялось положением зэка в лагерной иерархии.

   Если какой-либо работяга из его бригады заболевал, Устинов приходил в больницу справиться о его здоровье, просил, чтобы больного вызвали из палаты в процедурную и вручал ему маленькую булочку из белой муки, испеченную по его заказу в лагерной кухне. Никогда пальцем не тронул ни одного заключенного, не повышал голоса и, если кто-нибудь из заключенных работал не в полную силу, старался убедить его, что нужно «выкладываться» для выполнения плана - для своей же пользы и к чести всей бригады.

   Как-то я зашел к нему в кабинку. Он встретил меня приветливо, показал фотографии жены и двух дочерей. От него я узнал, что после ареста семью его выслали из Москвы, и сейчас она живет в Свердловске в маленькой комнате коммунальной квартиры; жена болеет и семья страшно бедствует. Все деньги, которые Дмитрий Семенович получал, он посылал жене.

   В амбулатории все еще не было фельдшера, и я продолжал работать на два фронта. Однажды в амбулаторию на прием зашел Киреев. Он был страшно худ и очень изменился с тех пор, как Прудников выгнал его из старших санитаров и он попал в бригаду Устинова.

   - Что с тобой? Ты болен? - спросил я.

   - Нет. Просто шахта довела меня. Мне бы пару дней освобождения от работы, немного отдохнуть.

   Я записал его в список освобожденных от работы, а он поведал мне свою историю. Придя в бригаду, он, будучи здоровее и упитаннее других, работал хорошо; бригадир был им доволен. Когда в начале следующего месяца принесли премвознаграждение, Киреев заметил, что все работяги несут свои деньги бригадиру. Киреев, будучи в хороших отношениях с Устиновым, почему-то решил, что его это не касается, не подошел к бригадиру и оставил деньги у себя. Через некоторое время бригадир подошел к нему сам и любезно спросил:

   - Как собираешься распорядиться деньгами, которые я тебе выписал?

   - Хлеб, масло и сахар куплю в ларьке, - простодушно ответил Киреев.

   - Ну что ж, улучшай свой рацион!

   А на следующий месяц Киреев, работая не хуже других, стал получать самую маленькую пайку. Решив, что это какое-то недоразумение, подошел к бригадиру.

   - А ты как думал? Ты видел, что все отдали деньги мне? Я ведь не себе беру их. Чтобы хорошо закрыть наряды или быстро устранить неполадки в шахте мне нужно и нормировщика, и технарядчика подмазать, и горного мастера, и маркшейдера с геологом и электромехаником угостить чаркой водки, - объяснил ему бригадир.

   Устинов сдержано, дружелюбным тоном разговаривал со своими работягами, но всегда «держал за спиной большую дубинку»«. Этой дубинкой была урезанная до минимума пайка, изматывающая заключенного сильнее увесистого кулака.

   - Теперь я понимаю! На следующий месяц поступлю как все, - пробовал оправдаться Киреев.

   - Ну, это будет на следующий месяц, а этот посидишь на штрафном пайке. Будет для тебя наука. Для меня все работяги одинаковы.

   Вероятно, деньги рабочих бригады Устинова уплывали в Свердловск бедной семье бригадира. Но судьба наказала его за то, что он обирал заключенных.

   Недавно освободившийся из лагеря слесарь из бригады Устинова собрался в отпуск на материк. Бригадир попросил по дороге заехать к его страждущей жене, передать деньги и привет от любящего мужа и отца, который скоро тоже должен был освободиться и надеялся снова соединиться со своими близкими. Когда слесарь в Свердловске зашел к жене Устинова, то обнаружил не маленькую комнату, а хорошо обставленную квартиру. Все в ней говорило о достатке. Глядя на жену, он не увидел на ее лице следов горя и невзгод. Застал он в квартире и мужчину, который, как ему показалось, не был в семье чужим. Получив письмо от слесаря, Дмитрий Семенович перестал писать жене, и она замолчала и больше денег не просила.

   Освободившись из лагеря, Устинов, как и большинство политзаключенных, получил «вечную ссылку» и остался на прииске работать начальником шахты. Вскоре он женился на работнице бухгалтерии - договорнице, бывшей фронтовичке, потерявшей во время войны всю семью; построил хату и зажил с ней в мире и согласии.

   После XX-го съезда КПСС Дмитрия Семеновича реабилитировали, восстановили в партии, и вскоре он выехал на материк. По дороге в Москву, он заехал с новой женой в Свердловск. Та очень боялась этой поездки, но муж заверил, что с бывшей женой даже не встретится. Остановились в лучшем номере гостиницы. Узнав, когда прежней жены и ее нового мужа не будет дома, Дмитрий Семенович пришел к дочерям и сказал, что он друг их отца, и передал роскошные подарки от его имени. Вернувшись домой, мать узнала о происшедшем и по описанию детей догадалась, что приходил Дмитрий Семенович; поехала в гостиницу, но ее к нему не пустили.