В тiй країнi люблять волю,
Всяк її шука по змозi,
I про неї розмовляє -
У острозi, у острозi...
...Там пiсьменникам за працю
Сам уряд складає дяку
I з триумфом їх провадить -
В Сибiряку, в Сибiряку.
Из украинского стихотворения
В один из приездов на Двойной Пастернак вместе с Зельмановым зашел в стационар.
- Ну вот, Валентин Соломонович подобрал тебе старшего санитара, - сказал мне начальник санчасти.
- Кого? - поинтересовался я.
- Матросова. Деловой парень, как сообщил Валентин Соломонович.
Матросов, после того как Прудников выгнал его, следом ходил за Зельмановым, убеждая его, что будет ему полезен.
- Я его не возьму: он вор, - возразил я и рассказал случай с простынями.
- Если так, то нужно искать другого человека.
Я предложил кандидатуру Ивана Ивановича Булатовича, который работал в кухне ночным поваром. Работа для его возраста и здоровья была нелегкая, и он не прочь был пойти работать старшим санитаром.
- Хорошо, я с ним переговорю, - сказал Зельманов. - И, кроме того, нужно найти нового ночного повара.
Через день, он сообщил мне:
- Ну вот! Договорился я с Булатовичем. А насчет Матросова ты зря затеял разговор при Пастернаке. Если он тебе не подходит, сказал бы мне заранее.
- Заранее я не знал. Вы же со мной его кандидатуру не согласовывали.
Булатович отбывал на Колыме с 1938-го года пятнадцатилетний срок наказания за шпионаж. Как и большинство заключенных, он потерял здоровье в приисковых забоях и лишь в последние годы медики освободили его от тяжелой работы.
До заключения Иван Иванович работал учителем русского языка и литературы в сельской школе под Тирасполем. Страна немного оправилась от голодных 1933 - 1934 годов, но новая напасть надвигалась на нее: бесконечные поиски среди всех слоев населения врагов народа, вредителей, шпионов; широко развернулась система исправительно-трудовых лагерей на стройках и лесоповалах страны. Многих его знакомых, учителей, родителей учеников ночью поднимали с постели, уводили, и они навсегда исчезали за дверями родного дома в небытие. Нередко репрессиям подвергались оба родителя, а детей отправляли в детдома. На каждом шагу оскорблялся здравый смысл и достоинство человека; за решетку попадала интеллигенция страны, безжалостно уничтожался генофонд нации. Учитель уже не мог удерживать накопившегося возмущения - почувствовал необходимость выплеснуть свое негодование наружу; и он стал писать, доверяя бумаге нахлынувшие на него чувства. Наша пресса для таких крамольных мыслей была закрыта, и Иван Иванович решил попытаться опубликовать свое понимание происходящего в стране за границей. У него не было еще семьи, и никто из его близких не мог пострадать от его необдуманного поступка.
Во время летних школьных каникул Булатович отправился в Москву к американскому посольству и, когда посол вышел из машины, быстро подошел к нему, пытаясь вручить написанную статью с просьбой передать ее в редакцию какой-либо американской газеты. Посол предложил Булатовичу зайти в посольство. Просмотрев статью, он сказал:
- Здесь нет подписи и фамилии автора. Американские газеты не печатают анонимных статей. Нас и так обвиняют в клевете на Советский Союз. Мы печатаем лишь статьи, подписанные подлинными авторами.
Иван Иванович заметил зоркий взгляд шофера, когда пытался у здания посольства вручить статью и понял: отступать уже поздно. И он, назвав свою фамилию, подписал статью. Когда Булатович выходил из посольства, шофер посла, открыв капот своей машины, копался в моторе и переговаривался с водителем, подъехавшей и стоявшей рядом, другой легковой машины. Иван Иванович быстро пошел по улице, но, обернувшись, заметил, что машина, стоявшая рядом с автомобилем посла, медленно направилась вслед за ним. Свернув в один из подъездов, Булатович проходными дворами вышел на соседнюю улицу, сел в проезжавший трамвай и вскоре был на Белорусском вокзале. Взяв билет до Орши и побродив там немного по городу, Иван Иванович сел в поезд, направлявшийся в Одессу. Добравшись до своего дома, Булатович решил, что все обошлось благополучно. Уже начался новый учебный год, и учитель с головой погрузился в работу, когда ночью за ним пришли. Под конвоем его отвезли в Москву на Лубянку, и вскоре Булатович уже сидел перед следователем, на столе которого лежала американская газета с опубликованной его статьей.
Старшим санитаром в больнице Иван Иванович проработал недолго. Ему дали пропуск на бесконвойное хождение и взяли дневальным в один из бараков, находившихся за зоной, где жили бесконвойные заключенные, работавшие на Перевалке: плотники, механизаторы и водители. Он же готовил им еду. Жили рабочие в благоустроенных бараках, построенных своими руками, имели дополнительные заработки. Возле бараков был огород, снабжавший их летом капустой, турнепсом, репой. Если я заходил к Булатовичу по дороге на Перевалку или на Скрытый, он приветливо встречал меня, вкусно угощал дарами колымской земли.