Уголовники

   А в это время на Линковом

   Шпана решила марануть порча.

   И рано утром, зорькою бубновой,

   Не стало больше Сеньки-ширмача.

   Из блатных стихов

   С назначением Мороза начальником лагпункта, Линковый разделили на две зоны. В одной из них (общей) под управлением ссученных воров в качестве нарядчика, бригадиров и прочих придурков находились фраера: бытовики и политзаключенные; в другой (штрафной) за дополнительным проволочным ограждением жили честные воры, отказавшиеся сотрудничать с лагерным начальством на неприемлемых для них условиях. После нападения на лагерную обслугу и убийства фельдшера Клименкова и других заключенных, главным образом ссученных воров, положение пленников штрафной зоны еще ухудшилось, и постепенно часть честных воров стала переходить в разряд сук. Когда честные воры лагпункта были уничтожены или ссучились, сук стало слишком много для одного лагпункта - для них уже не хватило блатных должностей, и по приказу начальника ОЛПа Викторова часть ссученных была переведена в центральный лагпункт. Они были назначены на должности внутрилагерной администрации и легко справились с местными честными ворами.

   В лагпункте Двойном власть находилась еще в руках честных урок. Большинство бригадиров были авторитетными ворами; и ссученные, как и фраера, всячески притеснялись ими, но до убийств дело доходило редко. Суки старались в шахте не работать, где закол на голову мог внезапно обрушиться; а потом разбирайся, убийство это или несчастный случай. На поверхности тоже могли устроить самосуд - при подъеме из глубокого шурфа отпустить храповик подъемного воротка и рукоятку подъема, а сверху еще валун на голову бросить; или ударить тупым предметом по голове, а затем бросить в бункер промприбора и засыпать труп казненного с помощью бульдозера горной породой; или, наконец, выждав удобный момент, всадить в череп кайло.

   Однажды в амбулаторию лагпункта надзиратель привел молодого вора Плотникова, только что убившего кайлом одного из ссученных. Нужно было дать заключение о том, что по состоянию здоровья убийца, пока не отправят его в Сусуман на суд, может содержаться в ШИзо. На здоровье блатной не жаловался.

   - Сколько тебе лет? - поинтересовался Зельманов.

   - Двадцать один.

   - И многих ты успел убить?

   - Это четвертый, - равнодушно ответил вор, не видя в этом ничего предосудительного.

   - За что?

   - Так надо было. Они знали за что.

   Вероятно, Плотников проигрался в карты, долг отдать не смог и должен был откупиться, приняв на себя роль палача.

   Некоторые воры, отколовшись от блатного мира, не присоединились к сукам и стали обычными «работягами», независимыми от воровского морального кодекса и их партийной дисциплины - стали ворами-одиночками. Хотя они и притеснялись честными ворами, но им сохранили жизнь, так как, отступившись от воровской веры, они не стали суками, не предали своих товарищей по партии. К фраерам они по-прежнему относились с презрением: обобрать или обмануть их считалось для них нормальным, достойным.

   Вновь поступивших в лагпунт заключенных обычно нарядчик приводил в амбулаторию для осмотра и определения категории труда, заведения на них медицинских карточек. Как-то привели группу заключенных, среди которых был высокий худой мужчина.

   - Что, не уличаешь? - спросил он меня на блатном жаргоне.

   Присмотревшись, я узнал в доходяге некогда верзилу - дневального Зубринской бригады Ромашкина. Он освободился из лагеря вскоре после того, как меня с группой доходяг вывезли с прииска Марины Расковой в сангородок. Ромашкин решил выехать на материк, но в Магадане, в ожидании парохода, связался со шпаной, участвовал в убийствах, бандитских нападениях, грабежах и получил новый срок - двадцать лет. В Магаданской и Сусуманской пересылках прошел процедуру «трюмления» суками (избиения и принуждения к отказу от «старой веры»), дошел, но остался жив и не отказался от старых воровских морально-нравственных принципов. На Двойном он пользовался авторитетом у честных воров, был назначен бригадиром одной из бригад.