К началу промывочного сезона из лагеря и больничных отделений стали набирать заключенных на этап. Мой напарник Никитин порезал циркульной пилой кисть руки, и его положили в хирургическое отделение. Пришел заведующий дровоскладом Голованов и прочел список з/к, переданный ему старостой для прохождения медкомиссии.
- Но ты зайди сначала к Гроссману, - сказал он, обратившись ко мне.
Секретарша меня уже знала и пропустила беспрепятственно.
- Пошлите за старостой! - приказал Эдуард Исаакович.
Но староста Капельгородский был уже в конторе.
- Ты чего здесь ошиваешься? А ну, марш на комиссию! - рявкнул он мне.
- Зайдите к Гроссману, - предложил я ему.
Недоверчиво посмотрев на меня, староста зашел в кабинет начальника и, выходя, уже дружелюбно сказал:
- Иди на работу. Я тебя вычеркнул из списка.
Но инцидент с медкомиссией повторился, и на следующий раз Гроссман снова вызвал старосту и в моем присутствии сказал ему:
- Мне надоело повторять тебе одно и тоже! Если он еще раз попадет в список на комиссию, следующим же этапом я отправлю тебя на прииск.
В этот же вечер пришел на дровосклад Никитин.
- Вылечили? - спросил я. - Скоро выйдешь на работу?
- На работу меня не берут. Меня ведь выписали к этапу. Я знал, что начинаются этапы на прииски, и нарочно поранил руку. Кость чуть-чуть задело. Надо бы посильней, не рассчитал. Я ведь тоже побывал на прииске. Ты знаешь, что это такое. Второй раз выкарабкаться вряд ли удастся.
Я посочувствовал ему, но ничем помочь не мог.
Юрий Абрамович работал уже фельдшером в лагерной амбулатории. Часто заходил я к нему после вечернего приема больных, которых обычно было немного. Иногда заставал у него одного из представителей малых народностей Северо-востока, с которым Юрий Абрамович беседовал и что-то записывал. Однажды он попросил меня переписать его записи в отдельную тетрадь, дав мне освобождение от работы на несколько дней. В эти дни я сидел в кабинете Уманского и переписывал составленную Юрием Абрамовичем грамматику юкагирского языка.
Когда я принес работу, Юрий Абрамович был расстроен. Рассказал, что пришел к нему недавно в амбулаторию на прием молодой парень лет семнадцати - сирота военного лихолетья. Спутался по неопытности с ворами и получил срок. Юрий Абрамович отнесся к нему сочувственно и решил, что должен помочь. Помогать всем, кто попал в беду, в нечеловеческие условия колымских лагерей, было его внутренней потребностью. Взяв к себе санитаром, Крейнович решил научить парня всему, чему позволяло его скромное образование. Но вскоре новый санитар обчистил фельдшера и сбежал. Не стал Юрий Абрамович на него жаловаться. И сокрушался не тому, что парень забрал у него последние вещи, которые мог позволить себе лагерник, а тому, что не удалось ему помочь своему брату-заключенному вырваться из воровской среды, приобщиться к полезному делу и приобрести спасительную для лагеря специальность.
- Пропадет ведь парень! - удрученно вздохнул он.
Некоторым ослабленным больным, работавшим в больнице на тяжелых работах, фельдшер амбулатории выписывал усиленное питание, которое те получали в ОП. Юрий Абрамович старался назначить его всем нуждавшимся, но число мест в ОП было ограниченным и список придирчиво проверял главный врач больницы Яков Соломонович Меерзон. Заметив как-то фамилию Замятина в списке, он спросил:
- Как он сюда попал?
- У него же туберкулез! - напомнил ему Юрий Абрамович.
- Усиленное питание нужно назначать не фельдшерам, работающим в больнице, а работягам, которые потеряли свое здоровье на приисках и вскоре снова попадут туда, и от физического состояния которых будет зависеть их жизнь.
Свободное копирование
