НА СНИМКЕ: автор этих воспоминаний читает участникам празднования в харьковском ресторане "Старе місто" 25-летия окончания школы своё стихотворение "Перекличка" (текст см. в "Приложениях" к данной публикации). Слева - одноклассник автора - геолог Ростислав Лахтюк, прибывший на юбилей из г. Талды-Курган (Казахстан). Правее меня на снимке сидит за столом Феона Емельяновна Пушкарёва - наша учительница украинского языка и литературы, ещё дальше стоит (с рюмкой в руке) врач Алик Ткачёв, учившийся в параллели "Б". Сидит с торцевой стороны стола Надежда Михайловна Ратнер (Дорогая) - учительница математики.
* * *
С довоенного времени, с занятий в студии художественного слова Харьковского дворца пионеров сохранилась у меня склонность к публичному исполнению литературных произведений. В 1941 году я выступал на районной олимпиаде художественной самодеятельности школьников – и был отобран в число участников олимпиады городской, которая была назначена на воскресенье 29 июня 1941 года, оказавшееся вторым воскресным днём Отечественной войны. Вместо мирного театрального зала пришлось в начале октября выступить в зябком товарном вагоне беженского эшелона со стихами Агнии Барто и других детских поэтов перед обовшивевшими в долгой беженской дороге польскими евреями, большинство из которых плохо понимало по-русски, а некоторые не понимали совсем. А потом – перед собравшимися на меня поглазеть на переменке разновозрастными ребятишками из всех классов сельской школы в дикой степной глуши Среднего Поволжья. И перед ранеными в одном из северных госпиталей… На Урале, в Златоусте, моя артистическая активность на время сникла: уж слишком свирепо относились тамошние «огольцы» к эвакуированным вообще, а к евреям в особенности. Но и там я нашёл возможность артистической деятельности, исполняя дурковатые смешливые песенки, чтобы отвлечь моих малолетних мучителей от их навязчивого желания лупить меня как чужака, да притом и еврея…
С возвращением в Харьков интерес к чтению и исполнению вслух стихов и прозы снова меня обуял. Скучные уроки Елены Павловны по литературе для меня только тогда и оживлялись, когда надо было прочесть перед классом какое-нибудь заданное и выученное наизусть стихотворение или отрывок. Елена Павловна, зная эту мою склонность, вызывала меня отвечать урок каждый раз, когда на урок являлся какой-нибудь инспектор.
– Вот сейчас нам Рахлин прочтёт с выражением…- говорила Елена Павловна. Я выходил и читал. Обычно меня всегда принимали, как мне казалось, благосклонно, Однако бывали досадные неудачи. Так, однажды, когда в шестом или седьмом классе мы по «литературному чтению» проходили отрывки из гоголевского «Тараса Бульбы», она вызвала меня «к доске» - прочесть заданный к заучиванию отрывок «Чуден Днепр». Меня мучила головная боль, но я вышел и стал читать. Как ни старался, но боль одолевала. Всё же до половины заданного отрывка всё было ничего: я оставался относительно спокоен… вместе с Днепром. Но, дойдя до описания грозы над «ревмя ревучим» Славутичем, я прибавил сам себе форсаж и (как мне кажется, на почве недомогания) громко взвыл:
«Когда же пойдут горами по морю синие тучи!..
Раздался взрыв дружного хохота. Кажется, именно с этого дня меня стали называть в классе «Человек с выражением». Не скажу, что мне это сильно нравилось, однако если бы «титул» на том и ограничился, то ещё можно терпеть. Но при каком-то пустяковом инциденте Валерик Волоцкий крикнул мне: «Дурак!..» и, выдержав крошечную паузу, вдруг добавил: «…с выражением!» Вот это было, действительно, обидно… Правда, как прозвище такой «титул» был длинноват, а потому не закрепился. Но помнили мне его долго, да и сейчас иногда вспоминают.
Я стал выступать с «художественным чтением» на пионерских сборах, утренниках, а потом и на вечерах. Ещё во время войны по собственной инициативе выучил актуального по содержанию Лермонтовского «Беглеца» и читал эту не слишком короткую поэму от начала и до конца. (сейчас не помню почти ни строки). Под руководством актёра Омбелева во Дворце пионеров подготовил горьковскую сказку «Воробьишко», но мне не нравилось читать с навязанными им интонациями, и я её в свой репертуар не включил. Со временем на меня стали находить приступы неуверенности в себе, совершенно противопоказанные сцене и эстраде. Может быть, причина была в том, что нашлись в школе «соперники», обогнавшие меня и по занимательности репертуара, и по непринуждённости исполнения. Был, например (несколькими классами младше), небольшого росточка мальчуган по фамилии Печерский, читавший от начала и до конца поэму Константина Симонова «Сын артиллериста» - она захватывала детей героическим своим сюжетом. Явно меня переплёвывал Рома Рубинчик из старшего на год класса… И всё-таки до какого-то времени я выходил на эстраду уверенно, пока однажды позорнейшим образом не забыл текст… С той поры даже собственные стихи читаю по бумажке. Сколько раз пытался перебороть в себе эту забывчивость, но ситуация неизменно повторяется…
Свободное копирование
